Светлое будущее
Шрифт:
Сдерживала крик, сдерживала плач от его топорности… Но минуты «истязаний» — и в какой-то момент осознание того, что всё это творит со мной Мирашев, а не кто-то иной, перебороло, победило всё: нездоровой, шизофренической волной захлестнуло, превращая боль в наслаждение, вырываясь стонами, роняя меня с головой в какой-то жуткий, откровенно развратный, пошлый… полоумный, наверняка, неестественный, сладострастный экстаз, транс… омут дикой жестокости и непоколебимой защиты, абсолютной неприкосновенности извне и безмятежной неги… вседозволенности.
Еще
Не сразу, но момент — и коченела я, осознавая… произошедшее.
…Стремительно приблизился к моему уху. Сражаясь, наперебой с учащенным дыханием, что все еще не хотело приходить в норму (да и сердце колотилось, словно ошалевшее), шепнул:
— Я люблю тебя, — будто кто иглами меня пронзил. Замерла, не дыша, совершенно уже разбитая, растерзанная шоком. По коже побежали мурашки. — И ни с кем… не собираюсь тебя делить. Я быстрее сам сдохну, чем это произойдет — запомни это… раз и навсегда. И никогда! Слышишь? НИКОГДА(!)…не смей во мне сомневаться.
Глава 36. Contra spem spero[29]
(Н и к а)
И хоть тяжело каждый такой выпад, «взрыв» Мирашева, мне давался… однако, именно они, эти вспышки всех чувств в одночасье, меняли его до неузнаваемости — и не просто на миг, а навсегда, все больше и больше превращая… из дикого зверя в человека. Как, в конечном счете, однажды и сознался он сам: «Я просто… больше не боюсь казаться слабым, проявляя свои чувства к тебе. И это не может не радовать, ведь спасает, в итоге, нас обоих».
02 августа, 2009 г.
Рогожин. Почти полгода заключения… ни за какой хрен. Но, не это уже самое главное. Важно лишь то, что удалось… Нам, ему, моему Мирашеву, удалось сломать тот гнет, тот камень, что тащил Федьку на дно. Поняв, откуда ноги растут, кто за всем этим стоит… и на какие рычаги было надавлено, Мирон… пусть и не с легкостью, но все же смог выдушить из «правосудия» более-менее справедливость.
* * *
В зал суда, да даже… в самое здание — мне духу не хватило зайти. Мирашев туда не торопился, а я — тем более: если все не срастется толково, то приговор… вот так, воочию, уж точно не выдержу. Хотя… наверно, просто не хочу «выдерживать». Нет сил уже ни на что. Нервов. И так сколько всего пережили. Я нынче уже, как тот Мирон, — с пол-оборота да на максимум взлетаю. Вот только если Мирашев все вокруг громит, то я — лишь себя изничтожаю, заживо съедаю, ни на грамм не щадя.
А потому… сели на каменном выступе, обрамлении высокой клумбы, и принялись покорно выжидать вердикта… который нам, если не сам Федька, то его адвокат… принесет и огласит.
* * *
«…Рогожина Ф. Р., обвиняемого в совершении преступления, предусмотренного ч.3 ст. 30. ч.1 ст. 228.1 УК — оправдать, за отсутствием в его деянии состава преступления в соответствии с п.3 ч.2ст.302 УПК.
Меру пресечения- содержание под стражей Рогожина Ф. Р. отменить, освободить его из-под стражи в зале суда. Рогожин Ф. Р. имеет право на реабилитацию, а также право на возмещение имущественного и морального вреда в порядке, предусмотренном законом…»
* * *
Когда открылась дверь и наружу вместе с адвокатом вышел Он… я даже не сразу поверила своим глазам.
— Ну, че сидишь? — гыгыкнул Мирон и стукнул меня локтем в бок.
Первыми… сорвались слезы. А после — и вовсе дикий, жуткий… агонии, догорающей адекватности, писк вырвался из моей груди. Еще миг — вскочила с места. Рванула вперед…
Казалось… земля загорелась под ногами.
Кинулась Ему на шею, едва не сбив с ног. Пошатнулся, но удержал равновесие, а вместе с ним и меня заодно.
— Ладно, я побежал, а то очень спешу! — послышался знакомый голос, но игнорирую.
— Ага, давай, — кивнул головой мой Федор.
— Ни… — только склонился мне что-то сказать, как не дала договорить: тотчас впилась дружеским, но жадным, голодным поцелуем в губы. А далее, словно полоумная, принялась семенить по всему лицу.
Ржет, смущенный:
— Некит, ты че? — пытается вырваться. Еще его напор — и поддаюсь. Останавливаюсь, немного отстранившись, давая себе возможность хорошо разглядеть родные глаза, улыбку…
— Отпустили, да?! — отчаянно, мольбою глупою, едва осознанно.
— Нет, — гогочет. — Сбежал…
Рассмеялась и я пристыжено.
— Насовсем же, да? — все еще не могу поверить, давясь соплями и горечью облегчения, остатками всего того, что столько времени гноило мне душу.
— Да, Ник. ДА! — излишне громко, радостно; улыбается добро, а у самого тоже уже блестят от переизбытка чувств глаза. — Оправдали!
Вдруг шорох позади нас. Несмелые шаги. Движение взгляда Рожи — и окоченел от ужаса.
Резво отстранилась я от брата, обернулась — Мирашев… застыл в метре от нас. Ехидная, лживая улыбка исказила его уста, кроя истинные эмоции:
— Ну, поздравляю, — миг сопротивления… комканья своего «я» (явно ради меня) — и протянул руку Рогожину в знак приветствия.
— А этот хуе че здесь делает?! — гневно, давясь скрытой тревогой, рявкнул Федор.
Обомлела я от услышанного, будто кто помоями окатил. И хоть это было ожидаемо, предсказуемо, но шок, обида, стыд взрывом негодования в момент раскромсали всю меня на части.