Светлый град на холме, или Кузнец. Том 2
Шрифт:
– Так к деревням подходить тогда…
– Мы будем смотреть издали. Наблюдать и высылать разведчиков, спрашивать, нет ли заболевших. И если есть хоть один, окружить деревню и не выпускать никого шесть недель.
– Почему именно шесть недель?
– Если в этот срок человек не заболел, значит, не заболеет и не заразит других.
Я смотрю на неё. Я не могу не думать о том, что мы здоровых обрекаем на то, чтобы заразиться и умереть. Я представил себе детей, чьи родители умерли от заразы, а они принуждены оставаться рядом с разлагающимися трупами… и вместо того, чтобы вывести их оттуда, спасти, мы…
Сигню смотрит на меня охладевшими в серый жёсткий цвет глазами:
– Эта болезнь может вести себя по-разному, Торвард, – тихо говорит она, не сводя с меня глаз, хочет, чтобы я понял, осознал то, что осознаёт она. – Одни люди заболевают и умирают в несколько часов, другие до двух недель могут внешне оставаться здоровыми и при этом заражать всё вокруг себя. Если не помнить об этом… В Азии чума выкашивает целые страны, а там людей в тысячи раз больше, чем у нас..
– Так и живут они теснее, – сказал я.
– Тоже верно, но внутри поселений все живут примерно одинаково, – она выпивает целую чарку воды, потом говорит снова: – И вот ещё что: мелкие зверьки впадают в спячку здоровыми, просыпаются весной уже полные чумы и, разбегаясь по деревенским амбарам и хлевам, заражают вновь всё вокруг себя.
– Осень давно… – выдыхаю я почти со страхом.
– То-то и оно. Мы должны до морозов многое успеть. А потом продолжить весной, – вздохнула Сигню, помолчала некоторое время, размышляя: – Странно другое, Торвард, и это не даёт мне покоя. Чума – болезнь прибрежных поселений, торговых артерий. Но как она попала сюда? В глухие предгорья. В йорд, где нет ни одного города.
Я не понимаю, что она хочет сказать.
Она бледнеет, кажется, больше ещё в свете ламп:
– Не может быть, чтобы случайно здесь появилась эта болезнь. Она не может прийти из ниоткуда или зародиться сама собой.
– Что это значит? – спрашиваю я, немного растерянно.
Я не думал об этом. Да что я знаю о чуме? Всё, что она говорит сейчас для меня – открытие. Это Гуннар и Исольф ездили раньше с ней в наши прибрежные сёла вот так запирать и отграничивая заразу.
Через несколько недель, когда нам становятся окончательно ясны масштабы постигшего Свею бедствия, мы возвращаемся к этому разговору. И снова вечер и горят лампы на столе, освещая её лицо. Волосы, устало спустившиеся на плечи.
– Ты помнишь, что написали Гуннар и Исольф в своём послании? – говорит она, поднимая взгляд на меня. Мы сидим за столом, так же складным, как и вся мебель, что едет с нами. Как было в военных походах…
Лёгкий мёд в чарках на столе. Карты расстелены с отмеченными на них картами, список какой-то, у Сигурда научилась записки делать…
Я помнил, что написали наши товарищи том послании: форт заразили нарочно, отравив воду в колодце. И подозревали, что это сделали норвеи…
– Норвеи… – она смотрит на меня, и я вижу, что она понимает что-то, до чего ещё не дошёл я. – Норвеи – кочевники и мореходы, цепляющиеся за клочки каменистой почвы на той стороне Западных гор. Временами они набегают грабить наши земли в особенно голодные года. Но предпринять такую вылазку… Да ещё почти по всей границе. Только в Эйстане совсем нет заболевших, совсем мало в Бергстопе.
– В Асбине вообще нет, – добавляю я.
– Вот! – она подняла палец, сверкнув глазами.
Берёт свои записки:
– Смотри: весь Норборн, северо-запад Брандстана, половина Грёнавара, одна деревня в Бергстопе, а в Эйстане и Асбине…
Смотрит на меня:
– Не понимаешь до сих пор?
Тогда она раздвигает клочки пергамента, накрывающие карту, где она отмечала заражённые деревни…
И я вижу по этим картинкам, что вся зараза на севере. Чем дальше на юг, тем меньше точек. Я поднял глаза на неё:
– Ты сочтёшь меня бараном, но всё равно не понимаю.
Сигню смотрит на меня:
– Кто, по-твоему, руководит этим?
– Руководит урманами?! – усмехнулся я удивлённо. – Да они почти дикари!
– И я о том же! Чем ближе к Асбину, тем меньше чумы. Даже в сонборгских землях она только на самом севере.
– Ты намекаешь, что норвеев навёл Ньорд? – изумляюсь я.
– Если их кто-то ведёт, то это может быть только он.
– Не может этого быть. Чтобы Ньорд… Зачем?
Сигню берёт чарку в руки.
– Мне страшно подумать, зачем. Но… возможно, он хочет Свею.
– Против Сигурда? Асбин против свей Свеи?! Да ты что, Сигню?! – воскликнул я, вон она куда клонила! – Да что он безумец-самоубийца?! Зачем ему?! Никогда Асбин не выдюжит против всей Свеи. Даже вместе с Гёттландским куском и норвеями или урманами, как ни назови, чёрт с ними, если ты так думаешь.
Она опять смотрит на меня. Да она просто не знает Ньорда, он кажется ей пьяницей и грубияном, поэтому она считает его таким опасным. Так любая женщина решила бы.
Сигню поморщилась:
– Давай не будем вспоминать о моей женской глупости, и о вашем счастливом совместном с Ньордом детстве. Вы все давно выросли.
– Люди не меняются.
– Мы не всегда можем разглядеть всё в тех, кого знаем всю жизнь, – говорит она. – Мы привыкаем видеть их такими, какими они казались нам в нашем детстве. Поверь, я много открытий сделала в своих самых близких людях, с тех пор, как повзрослела. Почти никто не остался тем, кем был для меня, когда я была ребёнком.
– Это ты изменилась, выросла, стала дроттнинг, – возразил я.
Она не спорит больше, оставаясь при своём странном предубеждении против Ньорда.
Но этот разговор происходит куда позднее, уже к зиме.
А вначале, мы первым делом нашли форт, из которого Гуннар и Исольф послали гонца с вестью о чуме. Но форт мы нашли уже пустым и мёртвым. Мы не входили внутрь, так и не знаем, может быть, сожгли его вместе с трупами наших двоих друзей. Но об этом мы не стали даже говорить…
Теперь мы никого не ищем, теперь мы идём по картам, что были составлены в Свее учениками Дионисия. Теперь мы и проверяем каждую деревню, каждый хутор, каждый форт. Если находятся заболевшие, мы запираем поселение, выставив кордон из нескольких ратников вокруг деревни, готовых без предупреждения поразить стрелами любого, кто решится вырваться.