Светлый лик смерти
Шрифт:
– Как ты думаешь, Анюта, это очень дурно, что мне ее совсем не жаль? – начала Лариса.
– Да нет, – равнодушно ответила Леонтьева, – почему ты должна ее жалеть? Красивая хищница, хватает все, что плохо лежит. Она свой конец заслужила. Доблядовалась.
– Ты думаешь, ее убил один из случайных любовников?
– Уверена. И совсем не обязательно, чтобы этот любовник был случайным.
– Ты хочешь сказать..?
От неожиданности Лариса приподнялась с мягкого дивана и уставилась на приятельницу, которая по-прежнему лежала, закрыв глаза, с выражением безмятежности на блестящем от жирного крема лице.
– Ларочка,
– Что ж, Бог правду видит, – отозвалась Лариса, снова откидываясь назад и устраивая голову поудобнее. – Во всяком случае, это закономерный исход.
– Они этого не переживут, – по-прежнему спокойно сказала Анна, имея в виду своего мужа и мужа Ларисы. – Он для них – свет в окошке. Человек, который всегда прав, даже если не прав совершенно. Если их начнут таскать в милицию, они будут его выгораживать изо всех сил.
Некоторое время женщины лежали молча, обдумывая то, о чем только что говорили намеками и недомолвками. Потом Анна снова подала голос:
– Лара, а когда Люба вернулась домой?
– В субботу. А что?
– Значит, в понедельник ее уже не было у тебя?
Лариса резко поднялась и пристально посмотрела на Анну, которая по-прежнему не открывала глаз, давая мышцам лица полностью расслабиться.
– Что ты хочешь сказать?
– Пока ничего. Чего ты так разволновалась?
– И думать не смей, – твердо произнесла Лариса. – Выбрось из головы. Люба на это не способна.
– Да, пожалуй, – все так же равнодушно согласилась Анна. – Не такой у нее характер, чтобы мстить. Верно?
– Вот именно. Ты совершенно права, Анюта, у нее не такой характер. Она будет терпеть, плакать и молчать. Уж поверь мне, я за три недели на эту мягкотелость насмотрелась.
– Конечно, Ларочка, конечно, я и не сомневалась. Но согласись, для милиции она будет являть собой лакомый кусочек. Ведь Мила забрала деньги, которые они вместе заработали, и даже за жилье свою долю не заплатила. А потом и любовника увела. Мотив-то веский, согласись.
– Не вижу ничего особенного. Девушки поехали вместе, обе оказались обманутыми и искали пути заработать деньги, чтобы вернуться домой. Дороги их разошлись, каждая зарабатывала как умела. А любовь – что ж, любовь – дело такое… Хрупкое. Сегодня она есть, а завтра нет ее, прошла, скончалась от старости. Ведь и Люба когда-то увела Стрельникова от жены. Так что никаких счетов между девушками быть не может. Они друг другу ничего не должны. Разве нет?
– Да, не должны. Раз мы с тобой так думаем, Лара, значит, так и есть на самом деле. Верно?
– Абсолютно верно, – жестко сказала Лариса Томчак и потянулась за косметической салфеткой, чтобы снять с кожи остатки невпитавшегося крема.
Что ж, между ними все было сказано. Хорошо, что они поняли друг друга с полуслова и пришли к единому мнению.
Тем же вечером, придя домой, Лариса позвонила Любе.
– Я хотела тебе сказать… – неуверенно начала она, потом продолжила более решительно: – Я тебя видела.
– Да? – равнодушно отозвалась
– Ты можешь не беспокоиться. Я ничего не скажу. Конечно, не надо бы тебе этого делать… Но все равно, это уже не имеет никакого значения. Ее больше нет, и это главное.
– Да, – эхом откликнулась Люба, – ее больше нет. А все остальное значения не имеет.
Выполняя совет Анастасии не трогать Любу Сергиенко без предварительной разработки, Юра Коротков решил разузнать о ней поподробнее у друзей Стрельникова. Вот тут-то и выяснилось, что почти три недели, а если быть точным – девятнадцать дней после возвращения из Турции она провела не у мифического нового любовника, а в квартире Томчаков. Сам Вячеслав Томчак, правда, в то время жил в основном на даче, но все же два или три раза приезжал в Москву, видел у себя дома Любу и знал ее печальную турецкую эпопею со слов жены.
– Она выглядела очень подавленной, – рассказывал он Короткову, – по-моему, она даже плохо понимала, что вокруг нее происходит. Я бы сказал, она была в шоке. Представьте себе, так настрадаться на чужбине, так мечтать о возвращении домой, и узнать такое… Мало того, что Володя ее не ждет, так он еще и связался с ее подругой, которая так подло обошлась с ней в Турции, оставив без денег и вынудив платить собственные долги.
– Скажите, вы хорошо знали Широкову?
– Нет, совсем не знал. Когда Володя расстался с женой и стал жить с Любой, мы приняли ее как его будущую супругу и общались с ней довольно часто. А когда появилась Мила, мы первое время даже не знали, что это Любина подружка. Думали – так, легкое увлечение на время Любиного отсутствия, вполне простительное. Потом оказалось, что все не так просто, Мила крепко за него взялась, и Любе рядом со Стрельниковым места уже не оставалось. Все это произошло нынешним летом, а с первого сентября мы со Стрельниковым вместе не работаем. Так что о Миле у меня представление довольно смутное. Любу я знаю намного лучше.
– Как вам кажется, Люба Сергиенко могла бы мстить Миле?
– А почему нет? – усмехнувшись, откликнулся Томчак вопросом на вопрос. – Вполне. Мотив есть, и достаточно веский. Есть за что мстить. Тем более Любаша – существо на редкость злопамятное, обиды годами помнит, ничего не прощает. А вы что, всерьез ее подозреваете?
– Нет, что вы, – успокоил его Коротков. – Просто навожу справки. Как знать, может быть, и придется ее подозревать. А пока у меня таких оснований нет. Как вы думаете, Вячеслав Петрович, могла бы Люба рассказать мне о своей убитой подруге какие-нибудь полезные для следствия подробности?
Вопрос был совершенно идиотский, и задавал его Коротков вовсе не для того, чтобы услышать ответ по существу. Из того, что удалось на сегодняшний день узнать о Людмиле Широковой, вытекало, что убить ее могла не только Люба Сергиенко, но и сам Стрельников, если бы узнал о постельных похождениях своей возлюбленной. И если подозрения в адрес Стрельникова небеспочвенны, его верные друзья Томчак и Леонтьев сделают все, чтобы вывести настырных оперативников долой из своего круга. Пусть пасутся на чужих полях, нечего им нашу травку щипать. И если Томчак в глубине души подозревает, что его друг мог оказаться убийцей, он сейчас начнет уверять Короткова, что ничего нового, а тем более плохого Люба про свою погибшую подружку не расскажет.