Светлый-пресветлый день. Рассказы и повести
Шрифт:
«Надо двигаться! Я ведь могу умереть! – Эта мысль пронзила Аню. – Надо попытаться подняться. Надо встать, встать!»
И она начала подниматься. Но не хватило сил оторвать плечи от лежащей на льду шкуры. Плечи и руки будто были прибиты гвоздями к ледяной корке.
Ей стало страшно.
Потом она постаралась взять себя в руки. Поморская девочка, она слышала сотни историй о том, как люди погибали из-за того, что не смогли совладать со своим страхом в трудных ситуациях, будь то на море, на льду или в лесу. «За свою жизнь надо бороться до конца», – так учил ее отец. Так же говаривали опытные люди, бывавшие
– Со страхом в море не суйся, – судят поморы, – он тебя в глубь и утянет!
Аня полежала, собралась с силами и стала раскачивать, приподнимать плечи ото льда попеременно. Тело стало совсем чужим, и каждое движение давалось ей с великим напряжением всех сил. Затем рывком перевалилась набок и поджала, подтянула к животу колени. Из этого положения ей легче было встать на четвереньки, а потом попытаться поднять и все тело.
На четвереньки она встала, покачала перед собой трясущиеся руки и поняла, что совсем не чувствует ни ладоней, ни пальцев. Их будто не было совсем. Аня стукнула кистями рук друг о друга, но ничего не почувствовала. Руки стали совсем чужими, будто деревянными.
Но ей надо, во что бы то ни стало надо встать на ноги и начать шагать, чтобы согреться, вобрать в себя тепло и оживить продрогшее тело.
Предприняв неимоверные усилия, Анна все же поднялась на ноги, медленно-медленно распрямила тело. Это трудно ей далось, потому что трясущиеся плечи необоримая сила водила из стороны в сторону.
Она попыталась сделать шаг.
Аня сделала его. Но шагнула она с превеликим трудом, потому что ноги ее совсем не слушались. На них невозможно было удержать равновесие. Качаясь из стороны в сторону, она сделала два шага по окровавленному ледяному полю, но не устояла и упала набок, сильно ударившись плечом и головой о лед. Впала на секунду в забытье, немного полежала, но скоро взяла себя в руки. Она осознала, что здесь, на голом льду, оставаться надолго нельзя, что тут она замерзнет очень быстро. Тогда, собрав остаток сил, Аня поднялась на колени и, опираясь на трясущиеся, непослушные руки, кое-как доползла до спасительной шкуры. Встала на коленях на ее край, потом повалилась набок и, наконец, тяжело перевалилась на спину. Аня понимала: так она сохранит в своем теле хоть на чуточку, но все же больше тепла.
И еще она поняла, что этой своей попыткой встать на ноги она потеряла последние силы.
Тело ее не двигалось, только судорожно тряслось от мертвящего холода. Одежда, мокрая от изнурительной работы, лежала на ней мерзлой коркой и совсем не согревала. Ноги были обуты в бахилки, совсем новые, старательно смастеренные дедушкой Ильей из хорошей кожи. Но и они за прошедший в беготне по сырому льду день тоже насквозь промокли и промерзли и сейчас стягивали ноги, как тяжеленные колоды.
Она поняла, что нигде рядом нет людей, что она одна.
Никто за ней не пришел, даже бригадир, который ее сюда направил. Наверно, что-то случилось… Не могли же ее бросить односельчане, хорошие все люди. Что-то случилось…
Кругом только ночь, мертвящие сполохи холодного северного сияния и еще мороз, сковавший тело. И одиночество посреди жуткого мерцающего света…
Ее клонило ко сну. Аня подумала: «Я, наверно, сейчас умру». Живущая на севере, она уже много раз слышала, что людей, умирающих от холода, тянет ко сну.
Она лежала лицом вверх
Сейчас Полярная звезда висела прямо над ней и мерцала ярким, равнодушным, мертвящим светом.
Аня Матвеева в самом деле умирала, и маленькому беззащитному ее сердцу оставалось стучать совсем недолго.
20
Четвертый помощник капитана Михаил Плотников спустился в пассажирский трюм и с растерянными глазами начал шарить между коек. Он не дождался на палубе человека, с которым уже привык проводить вечера, – Аню Матвееву, потерял терпение, заволновался и начал ее искать. Он не мог поверить, что девушка, которая так ему понравилась и которой он вроде бы тоже стал небезразличен, вдруг просто так, без объяснения причин, не захотела с ним знаться. Ведь он не дал для такого отношения никакого повода.
Он уже знал, где расположена койка Ани, но, к своему изумлению, самой ее там не обнаружил.
В голову, само собой, пролезли всякие глупые мысли: где она и с кем? Но Плотников их решительно отвергнул.
И стал орать:
– Эй, вы что тут, обалдели все! Где Анна Матвеева из колхоза «Промысловик?»
Люди стали просыпаться и недовольничать. А обелевщица Парасья Житникова, крепкая и грузноватая женщина, с которой Михаил уже успел познакомиться, села на койку в длинной толстой сорочке, потрясла головой, чтобы стряхнуть сон, и пробурчала:
– Капитан, ты че тут орешь? Людей будишь.
– Публика, вы чего, охренели? Где Анна Матвеева из вашей бригады? – с искаженным лицом продолжал голосить Плотников.
– Как это где? – Парасья начала просыпаться. – Она с тобой должна быть. Болтаете вы с ей допоздна каждый вечер, знамо дело.
– Вот я здесь, перед вами. А где Анна?
Проснулись все.
В самом деле, где она, Анна? Где? Народ заволновался.
– Да где она может быть? С нами же была. Все ее видели, с нами была.
– Когда была?
И вот на этот вопрос толком не ответил никто. Все вдруг осознали: последний раз видели ее на льду.
Бригадира Зосимова пришлось долго расталкивать. Он сидел, тряс головой и наконец вспомнил:
– Дак я же посылал ее на край участка проверить, не осталось ли там чего неприбранного.
Он округлил глаза, перекошенное, израненное лицо его задергалось в нервном тике. В глазах вспыхнул ужас.
– Разве она не вернулась?
И склонил резко голову. Плечи его скукожились, руками он схватился за столешницу, пальцы затряслись… Потом он схватил штаны, начал совать ногу в штанину, никак не мог попасть…
21
Охваченная тяжелым, мертвящим сном Аня едва почувствовала, как в левый бок ее ткнулось что-то мягкое и тяжеленькое, прижалось к ней и стало потихоньку греть.
Потом она с трудом, как в тяжелом беспробудном сне, расслышала постанывания и всхлипывания. Так плачет проголодавшийся грудной ребенок, тянущийся к маминой груди. Этот кто-то прижимался к ней всем тельцем и как будто искал ласки и еды. От тельца веяло слабым, но глубоким теплом.
«Наверно, это мне так блазнится, – подумалось ей среди тяжелой полудремы, – но это значит, что я еще жива?»