Светочи тьмы. Физиология либерального клана: от Гайдара и Березовского до Собчак и Навального
Шрифт:
Между тем еще в конце 1991 года, как говорили чуть позже, некоторые решения Ельцина по второстепенным хозяйственным вопросам продавались за 30 тыс. долл., – по тогдашним меркам это были запредельные деньги.
Многие реформаторы сегодня незаслуженно забыты. Был, к примеру, в правительстве Гайдара вице-премьер «по оперативному управлению» Махарадзе, который издавал распоряжения (чтобы Гайдар как вице-премьер мог управлять своими личными решениями, право издавать распоряжения правительства от своего имени предоставили всем его зампредам) почти исключительно по управлению лесным фондом. Он очень быстро и тихо, уже весной 1993 года ушел из власти, – похоже, грамотный был человек. 11 лет, до 20014 года проработал в Канаде торгпредом, остался
Один из реформаторов как-то разоткровенничался: «Мы ведь никто и звать нас никак, но нам выпал уникальный шанс, и мы знали, что второго такого не будет!» Это было время абсолютной безнаказанности, ведь никакого риска для них не было. Конечно, честные тоже были, но в массе своей «люди Гайдара» шли во власть, чтобы обогатиться и отмстить «этой стране», на которую они были обижены за само ее существование.
О бескорыстии и честности самого Гайдара свидетельствует то, что перед самым своим уходом, наряду с решением о создании Высшей школы экономики как государственной структуры (это характерно для либералов: они категорически против государства и любят рассказать о его неэффективности, но лишь чтобы использовать его ресурсы самим, без конкуренции со стороны других желающих), Гайдар подписал распоряжение правительства о передаче, по сути, себе самому, в форме своего Института экономических проблем переходного периода огромного комплекса зданий в центре Москвы на улице Огарева (ныне Газетный переулок), где он располагается и ныне. Потом шутили, что в царское время в одном из его корпусов располагался публичный дом, и назначение этого здания с тех времен не сильно изменилось.
Тогда все мало-мальски значимые распоряжения правительства публиковались в «Российской газете», – и, помнится, соответствующий материал вызвал бурю негодования гайдаровцев, несмотря на всю их показную приверженность идеям демократии, публичности, транспарентности и открытости.
Конечно, Гайдару не хватило размаха, – может быть, не хватило воровского таланта и смелости, может быть, он действительно о другом думал (истории о том, что он забыл обменять свои деньги в «павловский обмен» в январе 1991 года, и о долгом отсутствии у него своей дачи правдивы), – но о его бескорыстии с учетом изложенного говорить просто нелепо: это такая же катахреза (словосочетание, образующие которое слова отрицают друг друга), что и патриотизм Чубайса и Березовского.
А с другой стороны, бескорыстие само по себе отнюдь не извиняет преступников. Вероятно, многие гитлеровские палачи тоже были бескорыстны и в мыслях не имели утаивать от государства золотые коронки, выдранные изо ртов их жертв (хотя в целом в руководстве гитлеровской Германии коррупция процветала почти так же, как в руководстве либерального клана).
На вершине успеха: уничтожая Родину
28 октября 1991 года, через 10 дней после пресс-конференции Гайдара и Шохина, сломавшей остатки хозяйственного механизма и уничтожившей стабильность, начался второй этап V Съезда народных депутатов РСФСР. Он проходил в новой стране и уже при новой власти; депутаты, избранные в 1990 году в значительной степени демократическому принципу «кто громче крикнет», не были готовы к своему новому положению ни морально, ни профессионально.
Часть программного выступления Ельцина, посвященная экономической реформе, была подготовлена Гайдаром и его людьми, – и это был безусловный политический успех, в определенном смысле высшая точка его карьеры.
Потому что съезд, одобрив изложенные Ельциным и написанные Гайдаром принципы экономической реформы, согласился на них лишь при условии их непосредственной поддержки авторитетом Ельцина, который стал исполняющим обязанности председателя правительства.
Гайдаровцы спрятались за его широкую спину и переложили на него ответственность за свои действия, но премьером Гайдар так и не стал.
Более того: когда пришло время формировать экономическую часть правительства, Ельцин 3 ноября предложил стать своим «замом по реформе» Явлинскому, сделавшему выбор в пользу российских властей не на второй день ГКЧП, как Гайдар, а еще летом 1990 года.
Однако у Явлинского были принципы.
Он считал необходимым сохранение хозяйственной компоненты ненавистного Ельцину СССР при помощи соответствующего договора между постсоветскими государствами и настаивал на постепенности реформ: по его мнению, либерализации цен должна была предшествовать приватизация госсобственности путем продажи ее гражданам с изыманием уплаченных за нее денег с потребительского рынка.
Получив отказ Ельцина на оба принципиальные для него предложения, Явлинский отказался и от поста его заместителя. Лишь после этого Ельцин сделал предложение Гайдару, которое тот с восторгом принял: он был готов служить любому хозяину, на любых условиях.
6 ноября Гайдар был назначен вице-премьером «по вопросам экономической политики», а через пять дней возглавил объединенное Министерство экономики и финансов.
Первые результаты либерализации цен поначалу повергли Ельцина в ужас, – но Бурбулис, тогда еще не утративший влияние, и Гайдар убедили его, что такова неизбежная цена реформ, и она уже заплачена, – и он занялся внутриполитическими проблемами. Для Ельцина главное заключалось в поддержке его Западом, а постоянные разговоры реформаторов о 24 млрд. долл., которые вот-вот будут даны России и решат все проблемы, создавали иллюзию завтрашнего благополучия.
Объединение Министерств экономики и финансов (как, например, во Франции), поначалу осуществленное гайдаровцами, имеет глубокий смысл, так как институционально обусловленный конфликт между ними (Минфин стремится сократить расходы, а Минэкономики – осуществить их в интересах развития) не выносится на уровень правительства и не дестабилизирует его, а урегулируется в рамках одного ведомства. Побочной проблемой такого решения является, однако, институционально же обусловленная приоритетность интересов развития над остальными, включая социальные и оборонные, – именно поэтому данная схема встречается редко.
Однако у реформаторов мотивация была проще: надо было сконцентрировать всю полноту власти в своих руках, а проверенных людей было катастрофически недостаточно. Как только они нашлись, а Гайдар обнаружил неспособность (а главное, нежелание) заниматься повседневным рутинным управлением, он разделил объединенное Министерство на традиционные Минфин и Минэкономики. 19 февраля Министром экономики стал Нечаев, заместитель Гайдара «по научной работе» в Институте экономической политики, а затем первый заместитель в Министерстве экономики и финансов. 2 апреля Министром финансов скрепя сердце пришлось из-за очевидной бюджетной катастрофы назначить профессионала – Барчука, работавшего с 1972 года в Минфине СССР и бывшего начальником его бюджетного управления, ставшего в 1991 году первым заместителем Гайдара в объединенном Министерстве, а затем почти все 90-е возглавлявшему Пенсионный фонд.
Сам Гайдар 2 марта стал уже не обычным, а первым заместителем Ельцина в качестве председателя правительства. Разумеется, реальное руководство всей социально-экономической политикой осуществлял именно он, – хотя Ельцин, полностью доверяя реформаторам и лишь формально руководя заседаниями, в то же время интересовался реальной ситуацией и задавал вопросы.
Эти вопросы готовились в основном его Группой экспертов под руководством Игоря Васильевича Нита, вероятно, лучшего макроэкономиста того времени. Они были настолько болезненны для гайдаровцев, что те очень быстро начали по вторникам проводить специальные «репетиции» заседаний правительства, проходившие по четвергам. На этих репетициях они часами тренировались отвечать на самые неудобные для себя, хотя и вполне естественные в складывающейся социально-экономической и политической ситуации вопросы, которые теоретически мог бы задать Ельцин.
Конец ознакомительного фрагмента.