Светорада Медовая
Шрифт:
И была поражена, узнав, что красавица предпочитает принимать ванны из молока. Княжне это казалось почти кощунственным, что, однако, не помешало ей принять приглашение Мариам и прийти на совместное купание в молоке. И когда небольшой бассейн в покоях ханши был полон теплого парного молока, они обе разделись и, высоко заколов волосы, опустились в мягкую белую жидкость. Светорада даже разнежилась.
– На Руси молоко очень чтят, – говорила она. – У нас вообще берегут и почитают все, что подается на стол, так как люди всегда опасаются голода.
– Поверь, что только во дворце мы можем
Светораду даже передернуло от мысли, что после их ванны кто-то станет его пить. Вслух же она сказала, что все это как-то не вяжется с предшествующим утверждением Мариам, что только ленивые могут быть нищими в этом благодатном краю.
– Нищие есть во всем мире, – невозмутимо ответила та. – Это закон жизни: кто-то купается в молоке, а кто-то кормит им своих голодных детей. Другое дело, что в Хазарии богатых людей куда больше, чем в иных краях.
Она поднялась, вышла из бассейна, позволив служанкам растереть себя. Светорада обратила внимание на ее тело – стройное, гибкое, с красивой грудью, хоть и немного отвисшей, с упругими и гладкими бедрами. Да и вся она, холеная и нежная, отнюдь не выглядела пожившей женщиной.
– Сколько тебе лет? – спросила Светорада, пользуясь той доверительностью, какая постепенно сложилась между ними.
На лице Мариам появилась загадочная полуулыбка.
– Я была не такой уж юной, когда меня привезли в Хазарию. Овадии тогда было десять лет. А сейчас ему двадцать шесть. И так как он к моменту моего приезда уже потерял мать, то я часто играла с ним и беседовала.
Она всегда переводила разговор на царевича. Светорада узнала от нее, каким он был сорванцом в детстве, как скоро научился подчинять людей своей воле, как рано стал предпочитать вольную жизнь с кочевниками однообразной жизни во дворце. Эти постоянные беседы об Овадии незаметно приучили княжну к мысли о нем. Она даже заскучала по нему.
Как-то Мариам пригласила русскую княжну проехаться с ней в город.
– Но разве нам можно?
Мариам засмеялась негромким чарующим смехом.
– Мы ведь не пленницы.
В город они отправились, облачившись в теплые одежды из стеганого шелка и пышные меховые шапочки. Лето уже прошло, и в жаркой Хазарии чувствовалось приближение осени. Желтели на деревьях листья, собирались в стаи птицы, и, хотя дни стояли еще теплые, по вечерам уже бывало так прохладно, что в очагах разводили огонь, а ночные посиделки на крыше пришлось отменить из-за сеявшего по ночам мелкого дождика. Поэтому Светорада так и обрадовалась прогулке. Затворничество во дворце угнетало ее, а тут она получила столько впечатлений!
Итиль и впрямь мог поразить, причем не столько своей красотой, сколько непрестанным оживлением, многолюдной суетой.
Светорада озиралась по сторонам. Она увидела, что торговую часть хазарской столицы, Хамлидж, окружает высокая стена с высокими проемами ворот, через которые проходили караваны или местные жители. Здесь можно было увидеть и маленького ослика, нагруженного горой тюков, и медлительного вола, тащившего повозку с поклажей. За животными шли, покрикивая, крестьяне в серых дерюжных одеждах и грубых
– Это печенеги, – объяснила ей Мариам. – Они пришли издалека, с восхода, и им позволили, минуя Хазарию, идти дальше, на запад, в свободные для кочевья степи. С каждым годом их прибывает все больше и больше, и рахдонитов порой пугает их количество. Правда, печенежские ханы дают обет выступить в составе войск каганата, если будет нужда.
Светорада вспомнила, что и ранее слышала об этом грубом многочисленном народе. Русской княжне с непривычки было неприятно смотреть на печенегов – коренастых, грязных мужчин и женщин, одетых в грубые кожи и меха. Светорада поспешила отвернуться, разглядывая разложенные на многочисленных лотках товары.
Казалось, весь город состоит из торговых улиц, заполненных всевозможными лавками, где у порога, поджав ноги, сидели сами хозяева. Они начинали шуметь и приглашать прохожих, стоило тем только покоситься на их товар. Среди торговых рядов прохаживались важного вида люди в дорогих одеждах, стайками и поодиночке двигались женщины, закрывающие лицо чадрой или, наоборот, разряженные в немыслимо яркие одежды; некоторые вели с собой детей, иные просто прогуливались, у многих в руках были кувшины и корзинки. Тут и там сквозь толпу пробирались торговцы вразнос, умудряясь при этом удерживать на головах громадные деревянные подносы, частично укрепленные на плече. На этих подносах можно было найти все, что угодно: фрукты, орехи, сладости и даже высокие сосуды с вином. И вообще, в этом городе, выросшем на торговле, можно было увидеть столько диковинок, что Светорада не переставала ахать и восхищаться.
Мариам с покровительственной улыбкой наблюдала за развеселившейся Медовой. Она купила для княжны фисташек и персикового сока, и они перекусывали, поглядывая, как на подмостках пляшут мальчики, извиваются, словно змеи, танцовщицы, как глотают и извергают огонь факиры. Чуть поодаль от оживленных улиц возвышались глинобитные глухие стены, кое-где прорезанные калитками. За ними зеленели сады и виднелись плоские крыши домов – замкнутые жилища людей, отгородившихся от шума и толчеи. Изредка можно было увидеть, как женщина развешивает на плоской крыше белье для просушки, или играют маленькие дети.
Светорада вернулась во дворец не только полная впечатлений, но и с множеством покупок. Уставшая, она с удовольствием проспала несколько часов и проснулась лишь тогда, когда к ней пришла служанка, присланная от Мариам. Причем загадочно попросила княжну одеться понаряднее.
Мариам в тот вечер была молчалива, больше слушала восторженное щебетание Светорады, чем говорила сама. А потом в ее прихожей ударили в медный диск и все служанки Мариам вмиг упали на колени, прижавшись лбами к полу, а сама Мариам застыла в поклоне. Светорада, ничего не понимая, тоже склонилась. И только после того как в покое раздались шаги, а мужской негромкий голос пожелал всем благоволения небес, она осмелилась поднять голову.