Светорада Золотая
Шрифт:
Река делала поворот, в камышах на берегу сонно запищала какая-то птица и тут же вспорхнула, шумно хлопая крыльями, когда нос лодки, круша заросли, направился к берегу. Все сошли на берег, а гридень Бермята перенес княжну на руках, чтобы ножек не замочила.
Стемка тут же оказался рядом.
– Эх, я и сам хотел помочь Светке, а ты меня такой радости лишил.
– Обойдешься, – засмеялась княжна, но тут же протянула ему руку. – Веди, если тропинку не забыл. Да о перстенечек мой не поранься.
Они пошли к видневшемуся у берега лесу. Среди деревьев было темно, хоть глаз выколи, от искрившегося где-то за кронами месяца света было не больше, чем от лучины, однако они знали, что тут пролегает
76
Дуб считается деревом бога-громовержца Перуна.
Так было в детстве. Однако и сейчас у засохшего старого дуба весело горел костер, вокруг него сидели те, кто собрался по наказу княжны. И едва она с сопровождающими показалась на тропе, раздались радостные возгласы.
Светорада шла первой, довольно улыбаясь: дескать, глядите, я, даже будучи просватанной, вас не забываю. Однако все то ли привыкли к ней, то ли еще не поняли, какое высокое положение ожидает их подружку детства, но только не она сейчас привлекала всеобщее внимание. И даже не ее старший брат Ингельд, к наездам которого в Смоленск тоже привыкли. А вот появление Стемки Стрелка, бывшего их вожака, вызвало бурю ликования. И, минуя горделиво улыбающуюся Светораду, все поспешили именно к нему. Окружив, стали обнимать, весело шутить. Парни похлопывали его по плечам, девушки желали прикоснуться к нему, смеялись, когда он их тискал.
Светорада, приуныв, села на бревно у костра. Она держалась надменно, всем своим видом показывая, что ей и дела нет до того, как встречают Стемку давнишние приятели, однако прислушивалась к каждой фразе.
– Ну и раздобрела же ты, Иуля Мышка! – приголубил Стема одну из прежних подружек. – Но тебе это к лицу. Уже, небось, никто не кличет мышонком, как некогда. А то, помню, худа была, ни мяса, ни Шкурки. Одним словом – мышка.
– Посмей теперь меня кто мышонком обозвать! – весело засмеялась кругленькая и сдобная, как булочка, молодица. На ней был нарядный плат; один конец спускался на спину, а два других завязывались надо лбом, образуя маленькие рожки. Она звонко расцеловалась со Стемой и тут же потянула его к тучному мужику в красивой желтой рубахе. – Укрепа узнаешь? Теперь он мой муж, и у нас лучшая корчма на посаде!
– Да уже слышал про его корчму и его славное пиво. – Стема обнялся с толстым Укрепом.
Потом подошел к теремному кузнецу Дагу, узнал и державшегося в стороне высокого худего юношу с длинными волосами до плеч и в белой одежде волхва.
– Никак наш Борич в волхвы подался? Похоже, это уй [77] его постарался племяша к служеннию богам пристроить. Сам при богатом капище Рода и тихоню Борича туда же.
– Да он все больше писцом при нашем князе состоит, – заметил развеселившийся Бермята. – Али не видел его в палатах?
77
Уй – дядька по матери.
– Не видел. Да где уж мне заметить его, если так высоко вознесся. Капище Рода, видать, не по нему. Но я понимаю, Борич. Помнится, ты еще мальцом всегда плакал, когда ягнят на алтарь клали. Зато при князе Эгиле состоять – почетно, да и работа чистая. Но неужто ты резы смог понять, хитрая твоя рожа?
Молодой волхв не знал, обидеться ли ему на Стему за подобную развязность или же все свести к шутке. Решил отшутиться. А тут Вострец Дудочник, ставший скоморохом, отвлек от Борича Стему, стал трясти друга, взлохматил ему волосы. Жену свою Менею притащил с двумя детками, мал мала меньше.
– Погодки они у нас. Хотел оставить в избе у скоморохов, да не на кого, – объяснил он. – Во дворище одного нарочитого боярина сегодня пир горой, почти все наши туда подались. Ну, а мы с Менеей – к тебе на встречу. И ребят своих пришлось взять.
Стема подхватил одного из малышей на руки, подкинул так, что тот заголосил, стал вырываться, потянулся к матери.
– А ведь Вострец всегда тебе был мил, а, Менея? – отдавая матери ребенка, пошутил Стема. – Помню-помню, как от меня к нему убегала. Ну и что, люб тебе неспокойный скомороший удел? Вижу, что люб, раз мужу сыновей рожаешь.
Расцеловал ее, а в следующую минуту уже глядел на другую девицу.
– Никак это Цветка. Ох, дай же я и тебя расцелую, красавица моя. Всегда цвела, как вишенка по весне, а ныне плодоносишь буйно.
И он бесцеремонно огладил ее по заметно выступающему животу.
Светорада даже чуть поморщилась, видя, как хихикает ее прежняя подруга.
– Ты руки-то не очень распускай, Стемид, – сурово вымолвила княжна. – Знаешь, чья она жена ныне? Наш тиун не обрадуется тому, что ты его меньшицу ласкаешь.
Но Стеме хоть бы что. Сказал только, что Цвета не прогадала – взяла в мужья толкового и богатого. А то, что не больно молод, то, как говорят, старый конь борозды не испортит. Вот и не испортил – Стемка вновь провел рукой по выступающему животу женщины.
– Погляжу я, Светка, одна ты еще в незамужних ходишь, опередили тебя подружки-то, – засмеялся Стема, подсаживаясь к княжне.
– А Потвора ведь тоже в девках ходит, – заметила Светорада.
– Ну, в девках не в девках, – наблюдая за целующейся с Ингельдом Потворой, усмехнулся Стема, – да только наша рыженькая помладше тебя, насколько я помню. А вот что такая краса, как ты, заневестилась…
– Ну, не за Борича же скомороха мне было идти, – обиженно фыркнула княжна. – Зато все знают, какого сокола я в свой силок поймала.
И она залюбовалась игрой камня на своем перстне. Из лесу появились еще двое. Оба в утепленных воинских стегачах, [78] которые они тут же сняли, подсаживаясь к костру.
– Еле сумели уклониться от того, чтобы нести сегодня стражу на городских заборолах, – сказали Митяй и Вавила – так их звали. Тоже когда-то входили в компанию ребятни из детинца, а сейчас стали городскими охранниками. Не гриднями, как Бермята, но также неплохо устроились.
78
Стегач – простроченная ватная куртка, которую носили под доспехами, а иногда и отдельно.