Свежий ветер океана
Шрифт:
— Пока нет. Потом скажу.
— Ну ладно. Иди к столу, а я издали на тебя погляжу. — Дед понизил голос, покосился на отца. — Твой-то дурень у немцев служит…
— Как! — вырвалось у Леши.
— Слушай больше! Совсем умом на износ пошел, — хохотнул отец, усаживая Лешу и Никитича за стол.
От коричневого, с красным перцем и корицей куска сала отец отрезал по пластику, пододвинул банку с болгарским стручковым горохом, проговорил:
— Хлеба только нет. Хозяева у нас теперь хлеба мало едят.
— Кем ты у них?
— При кухне ездовой. Воду вожу, продукты. С кухни и перепадает.
— Про меня спрашивали?
— Махнули рукой.
— А я ведь рядом, за оврагом.
— Нешто? — удивился отец и поглядел на Никитича, словно спрашивая подтверждения, но Никитич помалкивал, поедая сало и горох.
— Думаете Питер удержать?
— Непременно.
— И то, — кивнул лохматой головой отец. — А то немцы брешут, мол, голыми руками возьмем.
— Ты про Геринга им скажи! — крикнул дед с кровати, прислушиваясь к разговору.
— А-а! — махнул рукой отец.
— Что такое? — заинтересовался Никитич, сверкнув карим глазом.
— На днях было у них целое столпотворение. Приезжал сын Геринга, летчик. Тоже откуда-то из-под Питера. Будберг ему целый «бьюссинг» подарков навалил.
— Грабят, значит?
— Не без этого, — согласился отец.
— Давно?
— А как вошли, до сих пор какие-то ящики упаковывают…
— В подвалах дворца находится наш морской архив. Вы знаете об этом? спросил Никитич.
— Летом что-то привозили.
— Он на месте?
— Да кто его знает.
— Узнайте.
— Тю! — удивленно воскликнул отец.
— Мы из-за архива и пришли, — надавил на слова Никитич.
— Подвалы заперты. Часовых, правда, нет.
— Понаблюдайте. Может, кто-то ходит туда…
Помолчали, достали из кисетов табак, закурили. Отец пустил колечко дыма, оглянулся на деда:
— Это враз не сделаешь.
— Мы подождем. У вас безопасно?
— Вроде никто не заглядывал.
— Вот и договорились.
Отец ничего не сказал, стал стелить на своей кровати.
— Я устроюсь на дворе, а Алексей пусть тут, — сказал Никитич.
— Так холодно ж там!
— Привык. Дайте чем накрыться.
Отец достал старый полушубок, стеганое одеяло, сердито сунул Никитичу:
— Дожили… По дворам прячемся…
Устроился Никитич на чердаке. Лешин автомат и гранаты отец завернул в тряпку, спрятал в печи и забросал дровами. Одежду тоже забрал отец, дал ту, которую носил Леша до войны.
— В случае чего, вернулся ты из окружения. Дезертировал.
— А друг твой, видать, серьезный, — проговорил дед.
— В роте первый, — похвастался Леша.
— Для чего, скажи, бумаги-то потребовались?
— Начальству виднее…
— Стало быть, важные бумаги. За так рисковать не послали бы. — Леша устроился на отцовской кровати, а отец ушел к деду.
— Так я коптилку тушу? — спросил он.
— Туши, — пробормотал Леша, он понял на войне, что самое плохое для солдата — это вечный недосып, он давно не спал в мягкой постели и уснул сразу, будто провалился в омут.
На рассвете отец запряг лошадь и уехал. На столе он оставил еду на всех. Дед уже бодрствовал, когда Леша очнулся от сна. В комнате было светлее обычного, хотя солнца не было. Леша отдернул занавеску и ойкнул:
— Зима.
Все лежало в белом. Крыши, улицу, деревья засыпал пушистый снег. Четко выделялись следы первых прохожих. «Опоздай мы малость — и каюк», подумал Леша.
Хоть и немного прошло времени, как он стал солдатом, и голодно было, а успел окрепнуть, округлиться. Старая одежда была уже тесновата. Леша побренчал рукомойником, умылся стылой водой.
— Друг, чай, заждался, — напомнил дед.
— Сейчас, дедусь…
Дед с ласковостью посмотрел на него, шевельнул рукой, подзывая.
— Что тебе?
— Я уж не дождусь тебя, чую… Сделай на прощанье подарок…
— Какой?
Дед внимательно посмотрел на внука:
— Ты не смотри, что я хворый… В турецкую воевал, всю империалистическую оттопал… Оставь гранату, ради Христа…
— А как с меня спросят?
— Скажи, отдал старому воину Михайле Кондрашову, лейб-гвардии артиллеристу. Вдруг немец ко мне сунется, хоть одну вражину с собой унесу. — Дед гневно сжал кулачок, им когда-то он подковы гнул.
— Ладно, — пообещал Леша. — Обращаться умеешь?
— И то! — воскликнул дед. — В империалистической пользовался.
Леша из печки достал гранату и подал деду. Тог погладил ее зеленый ребристый бок, спрятал под подушку.
Леша собрал со стола еду и полез на чердак, куда прямо из сеней вела лестница.
Никитич сидел за трубой, через щель наблюдал за улицей.
— Не вовремя снег выпал, — проговорил Никитич. — По следам они живо отыщут, если пойдем куда.
— Отец все разузнает.
— А ему можно верить?
Леша обиделся:
— На меня же ты положился.
Со своего наблюдательного пункта Никитич все же кое-что разглядел. Он узнал, где немцы устроили казармы, где замаскировали зенитки и дальнобойную артиллерию.
В обед приехал отец. Он привез целую миску горохового супа с ветчиной. Будто бы разыскивая отвалившуюся подкову, он прошел на территорию дворца, узнал, что двери подвалов заперты на замки и опломбированы.
— Туда и мышь не проскочит. Во дворе полно людей, — заключил он.