Свидетель с заставы № 3
Шрифт:
— Как ты обо всём этом догадался?—спросили позже товарищи у Серова. — Что он портрет тебе свой оставил?
— А зачем мне портрет, когда и так всё как на ладони, — улыбнулся Ермолай. — Гляжу на след — у внутреннего края стопы почти нет выемки, подъём, значит, низкий, ступня плоская. Левый след меньше вдавлен, будто человек боялся ногу твёрдо ставить — хромает значит. У пяток наружные края сильнее вдавлены и носки вместе глядят — косолапый человек. Шаг — шестьдесят сантиметров. У пожилых да у женщин шестьдесят пять бывает,
— А как ты узнал, что он высокий, охотник да ещё японец?
— Я же говорю — по следу, — спокойно продолжал Серов. — Между большим и соседним пальцами просветы широкие. Такие просветы у японцев бывают, они сандалии носят с ремнём меж пальцами. Линия походки прямая, значит, человек ногу перед собой выбрасывал. Так ходят военные да охотники, кто мало ходит, тот в стороны ноги ставит.
— Высокий-то почему? — спрашивали новички, окончательно поражённые убедительными доводами Серова. — Ведь у высоких людей шаг должен быть шире. Откуда ты узнал, что он высокий?
— Ветку он плечом надломил — вот откуда.
— А почему после восьми часов?
— Потому что дождь кончился в семь часов. До восьми земля успела подсохнуть, а если бы японец прошел до дождя, то вода сгладила бы кромку следов...
Не сразу постиг всю эту премудрость Ермолай. День ото дня учил его Яковлев искусству следопытства и, наконец, сказал, что ему самому впору у Ермолая учиться.
И вот лучший следопыт заставы исчез, словно канул в воду. Вечером он присутствовал в комендатуре на заседании бюро комсомольской организации, после чего направился обратно на свою заставу и пропал.
С каждым часом оставалось всё меньше надежд на его возвращение. Сведения, которые подтвердили бы, что Серов попал в руки к японцам, можно было получить не раньше вечера, и Иванов решил остаться на заставе ждать известий.
Дробные голоса водяных курочек и свист камышевки известили о приближении сумерек. Яковлев направлял на участок границы ночные наряды. Иванов, молча наблюдая за давно знакомой процедурой, мысленно перебирал все возможные варианты поисков Серова. Остаётся одно: «прочесать» весь участок комендатуры.
Вдруг распахнулась дверь, и поспешно вошедший старшина возбужденно доложил:
— Ефрейтор Серов прибыл!..
Ермолай шёл медленно, сгибаясь под тяжестью привязанного за спиной человека. Увидев Серова, пограничники, чистившие у конюшни сёдла, побежали ему навстречу. Серов остановился, широко расставив ноги и тяжело переводя дыхание. Фуражка сползла ему на лоб. Верёвка, перекрещивающая грудь, сдавливала шею, отчего сухожилия напряглись и вздулись. И брюки, и гимнастёрка, и даже фуражка — всё было покрыто слоем грязи, на сапогах грязь налипла огромными комьями.
На лбу Ермолая кровоточила глубокая царапина, глаза были воспалены. Одной рукой он оттягивал верёвку, чтобы не резала плечо и шею, в другой держал винтовку.
Товарищи сняли со спины Ермолая связанного по рукам и ногам человека. Это был здоровяк, на голову выше Серова, левая штанина его, туго перекрученная выше колена верёвкой, потемнела от крови. Одежда неизвестного также была в грязи.
Увидав подходящих коменданта участка и начальника заставы, Серов выпрямился.
— Товарищ капитан, разрешите доложить?
— Докладывайте.
Ермолай коротко сообщил, что в тринадцати километрах от заставы он догнал и задержал вот этого нарушителя — беляка.
Задержанного развязали. Он громко стонал и не мог стоять на ногах. Его отнесли сделать перевязку.
— Накормить товарища Серова обедом, — приказал Яковлев, любовно глядя на Ермолая.
Иванов попросил самым подробным образом изложить, как Серов задержал нарушителя. Но даже в подробном рассказе у Ермолая всё Выглядело как нельзя более просто...
На тропке, километрах в трёх от границы, он обратил внимание на след лошади. След вёл в тыл, к болоту. Лошадь показалась Серову подозрительной, она шла не то шагом, не то рысью и так аккуратно ступала, что спереди следа даже не было срыва. Вскоре Ермолай окончательно укрепился в своих подозрениях. На болоте появились кочки, Ермолай прыгнул на одну из них, кочка едва выдержала его, а под лошадью даже не осыпалась. И осока после тяжёлого шага так не поднимается — обломаются стебли. Да и к чему бы коню скакать с кочки на кочку?
Тринадцать километров шёл Серов по тайге, полянками, болотом, пересекая просёлочные дороги и тропы и снова углубляясь в тайгу. Наконец, след вывел его к шоссе и исчез.
На шоссе ни души. Куда же свернуть — направо или налево? Серов нагнулся, тщательно всматриваясь в траву. Опустился на колени, прополз несколько шагов. Налево! Нарушитель пошёл налево. Вот здесь он очищал с сапог о траву болотную грязь. Грязь еще сырая, не успела обсохнуть. Значит совсем недавно останавливался человек. Здесь он шёл обочиной — на стеблях травы ещё комочек грязи. Налево! Ермолай побежал по шоссе. За поворотом метрах в трехстах шёл какой-то высокий человек в форме железнодорожника. Ермолай догнал его и остановил резким окликом:
— Гражданин, вы потеряли...
Железнодорожник оглянулся.
— Что вы говорите?
Ермолай наставил на неизвестного винтовку. Железнодорожник медленно поднял руки и удивленно спросил:
— Ты что это, батенька, играть вздумал?
Сознание возможной ошибки заставило Серова покраснеть, но он упорно стоял на своём.
— Доставайте документы, бросайте сюда! — топнул Ермолай о землю.
— На разъезд надо, опоздаю, — сказал железнодорожник, засовывая руку в карман.
В отдалении прогудел паровоз.