Свидетельница
Шрифт:
– А чай?
– Чай с пирогом? Боже упаси! Диета, диета…
Она проплыла в гостиную, расцеловалась с Кирой, просочилась меж гостей и растворилась в прихожей.
Как только закрылась дверь за Эллой, пронзительно затрезвонил раритетный телефон времен товарища Хрущева. Трубку взяла Таня. По ее эмоциональному лицу без труда читалось – произошло нечто невероятное. Положив трубку, она с минуту тупо смотрела на всех нас. Затем виновато произнесла:
– Звонили из травмпункта. Кирюша у них.
– Что он там делает? – спросила Кира.
– Он…
– Кто? Когда? – крикнула Лена. Я даже не подозревала, что она способна так кричать. – Почему он оказался на улице?!
Она металась из гостиной в прихожую и обратно, срывая с вешалки чужую одежду, не в силах найти свою.
– Я поеду с тобой, – сказала я и вытащила из кучи обуви наши сапоги.
– Я с вами, – вызвался Женя. – Нужно заявить в милицию.
– Их нашли уже, – пискнула Таня, которая до сих пор прижимала раритетную трубку к своему животу. – Поймали.
– Кого?
– Тех двоих парней, что Кирюшу побили. Сказали, чтобы вы сначала в милицию заехали насчет заявления, а потом в травмпункт. Это по пути.
– Я с вами, – решила мама, но Кира ее остановила:
– Пусть с девочками едет Женя, а машину поведет Коля – он самый трезвый. И останется место для Кирюши.
У Киры такой тон, что ее невозможно ослушаться. Папа пошел за машиной.
Через минуту мы уже ехали темными улицами к отделению милиции. Лену трясло, я держала ее ледяные ладони в своих.
В дежурке отделения милиции мы увидели двух хорошо одетых парней не старше Кирюши. Только они были, что называется, нормальными. Мне почему-то бросился в глаза объемный вязаный шарф на одном из них. Больше никаких деталей я не запомнила, поскольку дальнейшее действие стало разворачиваться столь стремительно, что стало не до деталей. Лена ураганом пролетела мимо меня и с лету, ни слова не говоря, набросилась на хулиганов. От звона раздаваемых пощечин душный воздух в дежурке завибрировал.
– Ты че, тетя, оборзела? – сказал тот, что в шарфе. Но уже в следующую секунду он слетел со стула – Женя, который вошел в помещение следом за нами, вмазал ему по физиономии.
Второй парень поспешно закрылся руками, и в это время появился дежурный:
– Что тут за самосуд?
Но, увидев Женю, дежурный воскликнул:
– Какие люди! Евгений Викторыч! Какими судьбами?
– Да вот пришлось… – По его скулам гуляли желваки.
– Хулиганы достают?
– Отморозки! – тяжело дыша, проговорил Женя. – Вдвоем на одного! Больного!
Лицо у него побагровело. Я впервые видела, чтобы человек так реагировал на событие, не касающееся его лично. Тем более что Ника оказалась права и Женя действительно бывший мент. Мне казалось, что эта профессия накладывает на людей налет некоторого равнодушия, что ли? Привычки сталкиваться с преступлением. Поэтому реакция Жени меня так удивила.
– Вы об этом сильно пожалеете, – сказал тот, что в шарфе. Приятель помог
– Да у него кровь! – взвизгнул приятель и оглянулся на дежурного.
– Удивительно, – скривился Женя, – я всегда считал, что у таких отморозков нет ни сердца, ни крови.
– Пожалеете. Пожалеете, – приговаривал подросток, потирая свой нос.
– А ты там не умничай, – посоветовал дежурный. – С отцом будешь умничать, когда он за тобой приедет.
– За мной дядя приедет, – с какой-то особой интонацией ответил тот.
После заполнения необходимых бумаг мы уехали в травмпункт, где нас ждал Кирюша.
Он сидел на кушетке с видом обиженного ребенка. Надутый, сердитый и беспокойный. Лена подлетела к нему, стала трогать, осматривать и обнимать. Лицо у Кирюши было разбито, губа в крови.
Женя разговаривал с дежурной медсестрой.
– Переломов вроде бы нет, в основном ушибы мягких тканей, – сказала она. – А вот насчет сотрясения вам в больнице скажут. Надо понаблюдать.
– Не пойду в больницу, – заявил Кирюша.
Он говорит басом, но выражение лица при этом и повадки остаются совершенно детскими. На первый взгляд Кирюша ничем не отличается от сверстников – такой же долговязый, нескладный, как большинство подростков. Разве что слишком сутулится и прячет глаза от чужих. А интересы у него детские.
Он в тот вечер достал всех своим фейерверком, но взрослым было не до него. Мы обычно запускаем фейерверк ночью, часов в одиннадцать, когда разъезжаются гости. Но Кирюше стало скучно, и он решил купить хотя бы петарды в ближайшем киоске, чтобы устроить стрельбу во дворе нашего дома и напугать гостей. Но до ларька не дошел, его заметили те самые двое подростков. Они спросили закурить, Кирюша их послал, это он умеет. Ну, тут они его и отколошматили.
– Они меня ногами пинали, – вытягивая губы и шмыгая носом, доложил Кирюша. – Они злые придурки.
– Кирюша, надо в больницу, – в один голос воскликнули мы трое.
– Не поеду!
Мы по очереди уговаривали его, суля поход в аквапарк, злополучный фейерверк и много такого, что могло соблазнить его непростую натуру. Пришел папа и присоединился к нам.
Кирюша уперся.
Женя с папой вышли на крыльцо покурить.
– Мамашки, вы уж решайте, – встряла медсестра. – Чтобы к нам потом никаких претензий.
– А вы-то при чем? – огрызнулась Лена. Она выглядела взвинченной и усталой. Ей в таком состоянии лучше ничего не советовать, и я молчала.
– Как это – при чем? А если ему дома плохо станет? Вы потом меня и обвините.
– Сказал, не поеду в больницу! – повторил Кирюша и обиженно махнул рукой на медсестру, как это делают маленькие дети. – Домой хочу! К бабуле Кире!
– Домой! – решительно поднялась Лена.
– Так вы что же, в больницу не поедете? – уточнила медсестра.
– Не поедем, – ответила Лена.