Свинцовая метель Афгана
Шрифт:
…Рахматулло уже несколько раз ловил в перекрестье оптического прицела карабина, оставленного ему Локисом, голову Бекима, но тот перемещался, укрываясь за серыми валунами, а Рахматулло хотел стрелять наверняка. Но вот албанец, оставшись в одиночестве, – его охрана ушла вперед, – выглянул из камней, наблюдая за подготовкой к штурму, и в этот момент мальчик нажал на спусковой крючок. Приклад больно ударил в плечо, а в трубу прицела было видно, как дернулся албанец и его черная голова практически мгновенно покрылась красным, словно кто-то сверху вылил на
– Ну что, щенок, попал? – спросил кто-то.
Рахматулло оглянулся и увидел обожженное лицо человека из отряда Насрулло. Именно в него мальчишка выстрелил в упор из ракетницы вчера в кишлаке. Рахматулло схватил карабин и хотел повернуть его в сторону душмана, но оружие было слишком тяжелым для двенадцатилетнего подростка. Ударом ноги Наджиб, в этого душегуба попал вчера мальчишка, выбил карабин из рук Рахматулло, а правой рукой ухватил за горло и поднял над землей. Хумайра, которую схватил товарищ Наджиба и закрыл ей рот рукой, с ужасом смотрела на эту картину.
– Ну что, щенок? Что мне с тобой сделать? – наслаждаясь предвкушением мести, спросил огромный таджик у задыхавшегося мальчишки.
– Отпусти его! Слышишь, отпусти! – выкрикнула Хумайра, которой удалось вывернуть рот из-под широкой лапищи бородатого смеющегося мужика, крепко державшего свою добычу.
– Отпущу, сучка, – оскалился на нее Наджиб. – Он уйдет к Аллаху, но не очень скоро. Сначала ему будет так же больно, как и мне. И даже еще больнее. А потом мы займемся тобой, собачья свинья. Сначала тебе будет очень хорошо, а вот потом очень плохо. Ты будешь визжать, как визжат все свиньи, но это тебе не поможет. Я тебе обещаю.
Верзила опустил посиневшего мальчишку и чуть ослабил хватку, Рахматулло, едва не потерявший сознание от удушья, шумно глотал воздух.
– Наджиб, а может, сначала разберемся с ней? – весело спросил бандит, державший Хумайру. Речь верзилы и сама девушка, которая пыталась высвободиться из его рук, не на шутку возбудили в нем похоть. Его глаза замаслились от желания.
– Хорошее предложение, – согласился, немного подумав, Наджиб. – Очень хорошее. Этому щенку, вероятно, будет интересно посмотреть, как с его тетушки стащат шаровары. Он же наверняка не знает, что она прячет в них. А мы ему покажем! И он будет смотреть! Будет смотреть! Он многое увидит перед своей смертью. Ему понравится.
– Да, Наджиб! Да! – только и мог ответить бандит, удерживавший в своих руках Хумайру.
– Что вы тут собрались делать? – спросил Насрулло, который вместе со своими телохранителями неожиданно появился возле бандитов. – Ваши товарищи идут сражаться с врагом, а вы, кажется, решили развлечься с этой женщиной?
– Это наша добыча, – угрюмо сказал Наджиб. – Мальчишка хотел меня убить.
– Это моя добыча! – тоном, не терпящим возражений, заявил Насрулло. – И только мне решать, что с ней делать. А если кто-то считает по-другому, пусть скажет.
– Простите, господин, – верзила повалился в ноги хозяину, а вслед за ним распростерся на земле и его приятель, выпустивший из своих лап девушку.
39
Нападение с тыла для пуштунов, приготовившихся к штурму Ашмароха, стало полной неожиданностью. Они оказались между двух огней, к тому же их вдохновитель албанец Беким уже лежал среди серых валунов с развороченным черепом, благодаря меткому выстрелу Рахматулло, отомстившего за смерть своего дядюшки. Сопротивление выглядело совершенно бесполезным, и первым это понял главарь пуштунов, поднявший руки вверх. Его примеру очень быстро последовали и остальные уцелевшие под перекрестным огнем наемники.
– Кто засел в Ашмарохе? – спросил Насрулло командира наемников, когда его со связанными за спиной руками пинками подвели к таджику. – С кем вы воевали?
– Вы оставите мне жизнь? – спросил пуштун, умоляющими глазами глядя на повелителя снизу вверх.
– Ты знаешь, как меня зовут?
– Да, о великий Насрулло.
– А как еще меня зовут, ты знаешь?
– Знаю, но не могу произнести…
– Произноси!
– Насрулло-мясорубка, о великий!
– Так вот, несчастный, смерть тоже бывает разной. И здесь спрашиваю только я.
– В пещерах трое кяфиров, о великий, – трепеща от ужаса, произнес еще недавно всесильный главарь охранников.
– Европейцы?
– О да, великий!
– И среди них рыжий англичанин, который был с вами?
– Да, великий! Беким приказал взять его живым.
– Твой Беким, пытаясь обмануть меня, перехитрил самого себя, и его мозги теперь сохнут на солнце.
– Он заслужил это, о великий.
– Ты тоже заслужил это! – угрожающе произнес полевой командир.
– Пощади! Умоляю! – заверещал главарь наемников, ползая в пыли у ног Насрулло и целуя землю. – Я не стрелял в твоих людей!
Насрулло полюбовался какое-то время картиной, явно доставлявшей ему немалое удовольствие, а затем произнес брезгливо:
– Ладно. Пока живи. Уберите его.
И пуштуна опять погнали пинками, но на этот раз прочь от Насрулло. А он подозвал к себе молодого таджика с аккуратно подстриженной бородкой:
– Гулом!
– Да, господин.
– Нужно уговорить кяфиров сдаться.
– Беким уже пытался сделать это, я уже допросил пленных.
– Но я ведь не Беким?
– Я не сравниваю вас, господин. Извините меня, – испуганно произнес Гулом.
– Ты пойдешь в пещеру и уговоришь их сдаться.
– Господин, но что я могу им предложить?
– Жизнь. Это главное для каждой земной твари, которая не верует во Всевышнего. Для нас, правоверных, эта жизнь лишь краткий сон перед вечностью. Для кяфиров эта жизнь – все. Они ведь даже в своего Ису толком не верят.
– Беким предлагал им жизнь, кяфиры ему не поверили.
– Опять Беким? Хватит вспоминать предателя! Или тебе нравится произносить имя этого мерзавца?
– Простите, господин, – опять испугался Гулом. – Мне совсем не нравится произносить его имя. Простите.