Свинец в крови
Шрифт:
Я не очень уверенно вышел из кабинета. Вздохнув, я подошел к своей помощнице. Несколько шагов — и я снова превратился в безжалостного продавца, которым меня научили быть. Поправляя узел галстука, я изо всех сил сдерживал кровожадную улыбку.
Сэм устроил свое шоу, а я оказался не в состоянии ему помешать. Так, в конце концов, что плохого в том, чтобы пожинать плоды всего этого безобразия?
2
Басы непрерывной лавиной обрушивались мне на голову, а из желудка волнами поднималась отрыжка шампанского. Одурев от этой жестокой перекрестной
Я уже никого не узнавал. Я был один в этой толпе. Несмотря на усталость, я нуждался именно в этом. Раствориться среди людей, забыть о собственном существовании.
И главное, забыть ее.
Я оставил Лолу в объятиях блондинчика-журналиста, с которым она познакомилась на вернисаже. Она делала вид, что строгие жизненные принципы не позволяют ей уступить. Ведь от нее не ускользнуло, что он снял обручальное кольцо и сунул его в карман джинсов. На самом деле это ее не волновало. Идея моногамии была ей глубоко чужда.
С самого начала было понятно, что они отправятся в ее двухкомнатную квартирку в Маре. Получив от него необходимую порцию удовольствий, она отправит его к жене и детишкам. В душе Лола была вампиром. Как истинная представительница общества потребления, она, не задумываясь, выбрасывала любовников после использования.
Бертен тоже отирался в уголке, подыскивая себе добычу на эту ночь. Он, понятное дело, предпочитал женатым журналистам молоденьких девчонок с пирсингом и татуировками, желательно совершеннолетних, но, на худой конец, от последнего условия он мог и отступить. Свежей плоти в клубе хватало. Сэму тоже не придется возвращаться к себе в одиночестве.
Несмотря на мои колебания, он сумел убедить меня пойти отпраздновать успех его выставки. Вернисаж закончился к часу ночи. Я продал двенадцать его работ на общую сумму тридцать семь тысяч евро. Один только бывший министр потратил больше восьми тысяч, чтобы украсить свою квартиру скульптурами Сэма. Да, тут было что праздновать.
Впрочем, я не знал, что он приведет меня именно сюда. Я не знал, что Сэм бывает в этом клубе. Я подозревал, что выбор места — на совести Лолы. Еще один пункт в перечне ее коварных проделок.
«Инферно»... На протяжении двух лет я проводил здесь почти все свободные вечера. Я знал здесь всех, от бармена до хозяина. Вышибала называл меня по имени и, хлопая по спине, рассказывал пошлые анекдоты. Официантки несли мне мартини с джином, не дожидаясь заказа. Еще немного — и я мог бы заполучить именной унитаз в VIP-туалете.
Но с определенного времени я бежал от этого места, как от чумы. Я слишком боялся снова увидеть ее.
Толпа сгущалась. Дорогие рестораны, закрываясь, исторгали из себя толпы гуляк. Молоденькая девушка, не больше восемнадцати-девятнадцати лет, вцепилась мне в руку и одарила меня многообещающим взглядом. Она обхватила меня за талию и прижала к себе. Я принял игру, чтобы не причинять ей боли, и как-то неопределенно кивнул.
Она прокричала что-то, чего я не расслышал. Я пригнулся к ее лицу:
— Что?
— Я тебя уже видела!
Именно этого я и не хотел слышать. Я отступил на шаг, ровно на столько, чтобы мне удалось сделать глубокий вдох. Между девушкой и мною втиснулся танцор с зелеными волосами. Людской прилив сразу же поглотил ее леопардовую мини-юбочку. Я снова остался один.
Я сразу узнал ее среди этих впавших в транс тел.
Впрочем, ничего особенного в этом не было. Ее узнал бы любой, в любой стране мира. Наталия Велит прославилась не только своим ростом — метр восемьдесят — и сказочной фигурой. Ей удалось обойти соперниц и заполучить несчетное число рекламных контрактов благодаря безупречной славянской красоте лица и, самое главное, пышной груди — пятый номер, подаренный самой природой.
Наталия была настоящей бомбой. В течение двух лет она была моей бомбой.
И вот уже месяц, как она ею не была. Я не виделся с ней со дня нашего разрыва. И вот в первый раз она оказалась здесь, в пределах досягаемости. Я ждал этого момента четыре бесконечные недели, двадцать восемь самых ужасных дней в моей жизни. А теперь я увидел ее, и меня словно парализовало. Я не мог броситься к ней и крикнуть, что я нуждаюсь в понимании. Ноги словно приросли к полу. Вдруг я почувствовал себя очень плохо.
Наталия создавала вокруг себя пустоту. Естественно и беззаботно она прошла сквозь толпу, как Чарльтон Хестон через Мертвое море. Когда она проходила, танцующие останавливались один за другим, чтобы полюбоваться этим сверхъестественным явлением.
Моя бывшая подружка производила подобный эффект повсюду, где появлялась. В ней всего было с излишком. Слишком красивая, слишком величественная, слишком совершенная. Наталия была архетипом, моделью. Иконой, которых бывает по пять-шесть в каждом столетии.
Боже мой, я спал с иконой!
Луч солнца робко касается ее плеча. Горячая, ласковая волна пробегает по коже рук, по хрупкой шее, поднимается к лицу. Франческа, полузакрыв глаза, наслаждается новым ощущением испарины.
Уже целую вечность ей не было так хорошо. На голых ветках платана за грязным автобусным окном угадываются еще худосочные почки.
Водитель решает набрать скорость, воспользовавшись тем, что дорога долго идет по прямой. Он не замечает крышку канализационного люка, выступающую из асфальта, и наезжает на нее.
Следует резкий и сильный толчок. Прижатые друг к другу пассажиры вскрикивают от неожиданности. На их усталых лицах отражается вначале страх, потом какая-то детская радость, сродни той возбужденной дрожи, которая охватывает вас, когда вагончик на американских горках начинает свой спуск.
От сотрясения Франческа теряет равновесие и валится на соседа, мужчину лет тридцати, не сводившего с нее глаз с той минуты, когда она вошла в автобус.
От нее не укрылась его уловка. Он постарался постепенно приблизиться к ней, настолько, что теперь они стояли вплотную друг к другу. На нем слегка потертая замшевая куртка и серая рубашка. Один из тех парней, перед кем девушкам трудно устоять. Из тех, кому достаточно внимательно посмотреть на вас красивыми смеющимися глазами, и вы задрожите.