Свобода от известного

Кришнамурти Джидду

Жизнь большинства из нас внешне дисциплинирована требованиями общества, семьи, нашими собственными страданиями, нашим собственным опытом, приспособлением к определенным идеологическим или принятым шаблонам, а эта форма дисциплины — самая губительная. Дисциплина должна быть без контроля, без подавления, без какого-либо страха. Как может придти такая дисциплина? Не бывает так, что сначала идет дисциплина, а потом свобода; свобода есть самое начало, а не конец. Понимание этой свободы, которая является свободой от приспособления к дисциплине, есть дисциплина сама по себе. Самый акт учения есть дисциплина (в конечном счете, основное значение слова «дисциплина» — учиться). Самый акт учения становится ясностью. Чтобы понять целостную структуру и природу контроля, подавления и потакания, требуется внимание. Вы не должны навязывать себе дисциплину для того, чтобы изучать это, но самый акт учения имеет в себе свою собственную дисциплину, в которой нет подавления.

Для того, чтобы отбросить авторитет (мы

говорим о психологическом авторитете, но не об авторитете закона), авторитет всех религиозных организаций, традиций и опыта, человек должен понять, почему он обычно подчиняется, и должен действительно исследовать — это. А для того, чтобы изучить это, должна быть свобода от осуждения, оправдания, мнения или приятия. Принимать авторитет и в то же время исследовать его — невозможно. Чтобы изучить всю психологическую структуру авторитета, в нас самих должна быть свобода. Когда мы изучаем, мы отбрасываем полностью всю эту структуру. А когда мы отбрасываем, само это отбрасывание есть просветление ума, что, в свою очередь, является свободой от авторитета. Отрицать все, что принято считать ценным, например, внешнюю дисциплину, руководство, идеалы, — значит изучать их. Тогда самый акт изучения есть не только дисциплина, но также и отрицание ее. И само это отрицание представляет собой позитивное действие. Таким образом, мы отрицаем все то, что считалось важным, для того, чтобы достичь спокойствия ума. Итак, мы видим, что контроль — это не то средство, которое может привести к безмолвию. Ум не затихает также, если он занят каким-то объектом, который целиком его поглощает, так что он теряется в этом объекте. Нечто подобное происходит, когда ребенку дают интересную игрушку: он становится очень спокойным, но отберите игрушку — и он снова начинает шалить. У всех у нас имеются игрушки, которые нас поглощают, и мы думаем, что мы очень спокойны, но если человек посвятил себя определенному роду деятельности: научной, литературной или какой-либо еще, эта игрушка просто поглощает его, а в действительности он вовсе не спокоен.

Единственная тишина, которая нам известна, это тишина, когда прекращается шум, тишина, когда прекращается мысль. Но это не безмолвие. Безмолвие по сути своей нечто совершенно иное, равное красоте, равное любви. Такое безмолвие не есть продукт затихшего ума, это не продукт клеток мозга, которые поняли всю структуру и говорят: ради Бога, утихомирься. Тогда сами клетки мозга создают тишину, но это не безмолвие. Не возникает безмолвие и как результат внимания, в котором наблюдающий есть наблюдаемое. Здесь нет трения, диссонанса, но нет и безмолвия. Вы ждете, что я опишу вам это безмолвие, чтобы вы могли его сравнить, истолковать, унести с собой и похоронить. Оно не может быть описано. То, что может быть описано, есть известное, а свободу от известного бытие может обрести только тогда, когда каждый день умираешь для известного: для обид, для лести, для всех созданных тобою представлений, для всех твоих переживаний, умираешь каждый день так, что сами клетки мозга становятся свежими, молодыми, чистыми. Но эта чистота, эта свежесть, эти качества нежности и доброты сами по себе не порождают любви. Любовь не является свойством красоты или тишины.

То безмолвие, которое не есть тишина после прекращения шума, — это лишь самое начало. Оно так же мало позволит ощутить неизмеримое, состояние вне времени, как маленькое отверстие позволило бы воспринять всю огромную широту необъятного океана. Но вы не можете понять это на уровне слов, пока вы не поняли всей структуры сознания, значения удовольствия, печали и отчаяния, а также пока сами клетки мозга не пришли в состояние покоя. Когда это произойдет, вы, быть может, придете к той тайне, которую никто не может открыть вам и ничто не может разрушить. Живой ум — это ум спокойный, это ум, который не имеет центра и который, следовательно, пребывает вне пространства и времени. Такой ум беспределен, а это истина и факт чрезвычайной важности.

Глава XV

Опыт. Удовлетворение. Двойственность. Медитация

Все мы стремимся иметь опыт разного рода: мистический, религиозный, сексуальный, опыт обладания большими деньгами, положением, властью. С возрастом мы оказываемся способными преодолеть власть физических потребностей, и тогда мы начинаем ощущать необходимость в более широких, глубоких, более значительных познаниях, и мы прибегаем к различным средствам, чтобы достичь их, расширяя наше сознание, например (что представляет собой подлинное искусство), или принимая разные наркотики. Это старый трюк, который существует с незапамятных времен: жевание каких-то листьев, экспериментирование с новейшими химическими составами, чтобы вызвать временное изменение структуры мозговых клеток, достичь более высокой сенситивности и восприимчивости и, тем самым, получить некую видимость реальности. Эта жажда все больших и больших впечатлений говорит о внутренней бедности человека. Мы думаем, что с помощью таких впечатлений мы можем убежать от самих себя, но ведь эти впечатления обусловлены тем, чем являемся мы сами. Если ум мелок, завистлив, охвачен тревогой, то какие бы

наркотики человек ни принимал, включая самые новейшие их виды, он по-прежнему будет воспринимать лишь убогие творения своего собственного ума, его собственные ничтожные проекции, обусловленные самой его основой.

Большинство из нас жаждет полностью удовлетворяющих стойких впечатлений, которые не могут быть разрушены мыслью. Таким образом, за жаждой впечатлений скрывается жажда получить удовлетворение. А жажда удовлетворения требует впечатлений, и поэтому нам необходимо понять не только всю проблему удовлетворения, но также и такую вещь, как впечатления. Получение сильных впечатлений доставляет большое удовольствие. Чем длительнее, глубже и ярче впечатление, тем большее удовольствие оно доставляет. Таким образом удовольствие диктует форму впечатления, которого мы жаждем. И удовольствие — это мерило, посредством которого мы оцениваем впечатление. Все, что можно измерить, находится в пределах мышления и способно порождать иллюзию. Вы можете испытать удивительное переживание, и все же быть полностью во власти иллюзии. Все ваши видения неизбежно будут соответствовать вашей обусловленности, и вы будете видеть Христа или Будду или кого-то еще в зависимости от вашего верования, и чем сильнее ваше верование, тем большей силой будут обладать ваши видения, проекции ваших собственных надежд и стремлений.

Так, если в искании чего-то фундаментального, такого, как Истина, мерилом является удовольствие, вы уже создали проекцию того, что будет вашим познанием, и, следовательно, ваши переживания не будут подлинными.

Что мы подразумеваем под опытом? Есть ли в опыте нечто новое или самобытное? Опыт представляет собой пучок воспоминаний, соответствующий какому-то вызову. Это соответствие всегда определяется имеющейся в вас основой, и чем вы умнее в отношении интерпретации опыта, тем в большей степени проявится это соответствие. Поэтому мы должны исследовать не только опыт кого-то другого, но и свой собственный опыт. Если вы его осознали, то это вовсе не опыт. Каждый опыт, каждое переживание уже было испытано, иначе вы бы не могли осознать его. Вы осознаете опыт как нечто хорошее, дурное, прекрасное, священное и т.д. в соответствии с вашей обусловленностью, и, следовательно, осознание опыта должно неизбежно быть старым.

Когда мы хотим получить переживание реальности (а ведь мы все хотим этого, не так ли?), то, чтобы получить это переживание реальности, мы должны узнать ее. Но в тот момент, когда мы ее узнаем, перед нами — ее проекция, и, следовательно, наши переживания нереальны — ведь проекция лежит в сфере мысли и времени. Если можно мыслить о чем-то как о реальности, то это уже не может быть реальностью; мы не можем узнать новый опыт, это невозможно; мы узнаем только то, что уже знаем, и поэтому, когда мы говорим, что получили новый опыт, новое переживание, — оно вовсе не новое. Поиск новых переживаний путем расширения сознания, который достигается с помощью психотропных наркотиков, все еще остается в сфере сознания, и поэтому его перспективы очень ограничены.

Итак, мы раскрыли фундаментальную истину, которая состоит в том, что ум, ищущий, жаждущий все более широких и глубоких переживаний, — очень мелкий и тупой ум, потому что он живет всегда в своих воспоминаниях. Ну, а если у нас вообще не будет никаких переживаний, что тогда с нами произойдет? Мы зависим от переживаний, вызовов, которые поддерживают нас в состоянии бодрствования. Если бы в нас самих не было никаких конфликтов, никаких изменений, никаких тревог, все мы крепко спали бы, поэтому вызовы необходимы для большинства из нас; мы считаем, что без них наш ум станет тупым и сонным, и поэтому мы зависим от вызовов, от переживаний, которые усиливают наши волнения, напряженность чувств, делают наш ум более острым. Но фактически эта зависимость от вызовов, переживаний только притупляет наш ум и вовсе не помогает сохранить бодрствующее состояние. И вот я задаю себе вопрос, можно ли сохранить состояние полного бодрствования не в отдельных периферических точках моего существа, но быть полностью бодрствующим без всяких вызовов и переживаний? Для этого требуется большая восприимчивость, как физическая, так и психическая. Это означает, что я должен быть свободным от всяких потребностей, ибо в тот момент, когда я испытываю потребность, у меня возникает желание испытать переживание. Чтобы быть свободным от потребностей и их удовлетворения, необходимо исследовать в самом себе и понять всю природу потребности и ее целостность.

Потребность рождается из двойственности: «Я несчастен, я должен быть счастлив». В самом требовании, что я должен быть счастлив, содержится несчастье. Когда человек делает усилие, чтобы быть добрым, в самой этой доброте есть ее противоположность — зло. Все достигнутое содержит свою противоположность, и стремление преодолеть ее усиливает то, против чего борются. Когда вы испытываете потребность в переживании истины или реальности, эта потребность рождается из вашей неудовлетворенности тем, что есть, и поэтому потребность создает противоположное, а в этом противоположном пребывает то, что было. Таким образом, человек должен быть свободным от этой непрекращающейся потребности, иначе двойственности не будет конца. Это означает, что знание всегда должно быть полным, чтобы ум прекратил искания.