Свобода в изгнании. Автобиография Его Святейшества Далай Ламы Тибета.

Гьямцхо? Нгагва?нг Ловза?нг Тэнцзи?н

Еще я нашел две пары европейской обуви. Хотя мои ноги были намного меньше, я взял их носить, набив в носки кусочки ткани, так что они стали более или менее пригодны.

Меня приводил в трепет тот звук, который они производили своими тяжелыми каблуками со стальными набойками.

В детстве одним из моих любимых занятий было разобрать какую-нибудь вещь, а потом пытался собрать ее заново. Я хорошо набил в этом руку. Но вначале у меня не всегда получалось. Одним из предметов, которые я нашел среди имущества моего предшественника, была старинная музыкальная шкатулка, подаренная ему русским царем, с которым он находился в дружеских отношениях. Она не работала, и я решил ее починить. Я обнаружил, что главная пружина перекручена и зажата. Когда я ткнул в нее отверткой, механизм освободился, и пружина стала безудержно раскручиваться,

извергая из себя тонкие пластинки металла, которые производили музыку. Я никогда не забуду той дьявольской симфонии, с которой эти пластинки разлетались по всей комнате. Вспоминая этот случай, я понимаю, что только чудом не лишился глаза. Возясь с механизмом, я держал его у самого лица. Потом меня могли бы принимать за Моше Даяна!

Я был от души благодарен Тхуптену Гьяцо, Тринадцатому Далай Ламе, за то, что он оставил так много чудесных подарков. Многие из потальских уборщиков служили еще при нем, и от них я узнавал о его жизни. Я узнал, что он был не только совершенным духовным мастером, но и могучим и дальновидным светским вождем. Еще я узнал, что из-за вторжения иноземцев ему дважды приходилось уходить в изгнание: сначала это были британцы, которые в 1903 году послали армию под командованием полковника Янг-хасбэнда, а второй раз в 1910 году — маньчжуры. В первом случае британцы ушли добровольно, а во втором маньчжурская армия была изгнана в течение зимы 1911—12 года. Мой предшественник проявил большой интерес к современной технике. Среди вещей, которые он ввез в Тибет, была электростанция, оборудование для чеканки монет и для печатания первой тибетской бумажной валюты и три автомобиля. Для Тибета это было сенсацией. В то время в стране почти не существовало колесного транспорта. По существу, были неизвестны даже повозки. Об их существовании, конечно, знали, но консервативные по своей природе тибетцы полагали, что единственным практичным средством перевозки являются вьючные животные.

Тхубтен Гьяцо был провидцем и в других отношениях. После второго изгнания он послал для получения образования четырех молодых тибетцев в Британию. Эксперимент оказался успешным, юноши проявили себя хорошо и были даже приняты королевской семьей, но, к сожалению, это начинание заглохло. Если бы практика посылать детей получать образование за границей осуществлялась на регулярной основе, как он задумал, я совершенно уверен, что сегодняшняя ситуация в Тибете была бы другой. Подобным образом обстояло дело и с предпринятой Тринадцатым Далай Ламой реформой армии, что он считал жизненно важным делом. Она также была успешной, но не получила поддержки после его смерти.

Еще он задумал усилить авторитет правительства Лхасы в Кхаме. Он понимал, что из-за отдаленности от Лхасы Кхам практически игнорируется центральной администрацией. Поэтому он предложил, чтобы сыновья местных вождей приезжали учится в Лхасу, а затем посылались обратно, получив правительственные посты. Он хотел также поощрить местный призыв в армию. Но, к сожалению, вследствие инерции ни один план не был осуществлен.

Политическая интуиция Тринадцатого Далай Ламы тоже была поразительной. В своем последнем письменном завещании он предостерегал, что если не произойдет радикальных перемен, "может случится, что здесь в Тибете религия и правительство будут атакованы и извне, и изнутри. Если мы не защитим нашу страну, может случиться, что Далай Лама и Панчен Лама — отец и сын — и все почитаемые защитники веры исчезнут и станут безымянными. Монахи и монастыри будут уничтожены. Власть закона ослабеет. Земли и имущество членов правительства будут захвачены. Их самих заставят служить своим врагам или блуждать по стране, как нищих. Все будут ввергнуты в великие бедствия и всеподавляющий страх, медленно будут тянуться дни и ночи, полные страданий" В этом тексте упомянут Панчен Лама, самый высокий после Далай Ламы духовный авторитет в тибетском буддизме. По традиции, их резиденция находится в Шигадзс, втором по величине городе Тибета.

Сам Тринадцатый Далай Лама был очень простым человеком. Он отверг многие старые обычаи. Например, было принято, что когда Далай Лама выходил из своих покоев, всякий слуга, случайно оказавшийся поблизости, должен был немедленно удалиться. Далай Лама сказал, что эта процедура доставляет людям ненужное беспокойство и отбивает у него всякое желание выходить. Поэтому он отменил это правило.

В детстве

я слышал множество рассказов о своем предшественнике, которые наглядно показывали его человечность. Один из них, поведанный мне дряхлым стариком, сын которого был монахом в монастыре Намгьел, относился к тому времени, когда на территории Норбулингки закладывалось новое здание. Как обычно, на закладку первого камня пришло много народу, чтобы выразить свое почтение и благопожелания. Однажды один кочевник (отец человека, рассказавшего мне эту историю) приехал издалека, чтобы внести свой вклад. У него был очень взбалмошный мул, который, как только хозяин отвернулся, чтобы сделать приношение, умчался на волю. К счастью, кто-то шел в противоположном направлении. Кочевник окликнул этого человека и попросил его поймать убежавшего мула. Незнакомец выполнил его просьбу и привел мула. Сперва кочевник обрадовался, а потом изумился, потому что его спаситель оказался никто иной, как сам Далай Лама.

Однако Тринадцатый Далай Лама отличался также большой строгостью. Так он запретил курение табака в Потале и на территории Норбулингки. Тем не менее, прогуливаясь однажды, он встретил нескольких каменщиков, делающих свою работу. Они не видели его и разговаривали между собой. Один громко сетовал на то, что табак запрещен, говоря, что он очень помогает, когда человек устал и голоден. Он собирался все равно пожевать его. Услышав это, Далай Лама повернулся и ушел, ничем не обнаружив своего присутствия.

Это не означает, что он всегда был снисходителен. Если я и должен сказать о нем что-либо критическое, так это, что он, по-моему, был чересчур автократичен. Он проявлял крайнюю суровость к высшим должностным лицам и обрушивался на них за малейшую ошибку. Его великодушие распространялось только на простых людей.

Наибольшие достижения Тхуптен Гьяцо в духовной области связаны с его неустанной заботой о повышении уровня образования в монастырях, которых во всем Тибете насчитывалось тогда более шести тысяч. Осуществляя это дело, он отдавал предпочтение наиболее способным, даже если они были младше. Кроме того, он лично посвятил в монашеский сан тысячи послушников. Вплоть до семидесятых годов большинство старших монахов имели посвящение в бхикшу от него.

В Норбулингке я начал жить постоянно после того, как мне исполнилось двадцать лет. До этого я перебирался туда каждый год ранней весной и возвращался в Поталу с началом зимы примерно через шесть месяцев. День, когда я покидал свою сумрачную комнату в Потале, был, без сомнения, моим самым любимым днем в году. Он начинался с церемонии, длившейся два часа (которые казались мне вечностью). Затем отправлялась большая процессия, которая меня нисколько не интересовала. Я предпочел бы идти пешком, любуясь природой, свежесть и красота которой только начинала проявляться в нежных зеленых побегах.

Развлечений в Норбулингке было множество. И прежде всего, прекрасный парк, окруженный высокой стеной. В нем находились здания для персонала. Внутри была еще одна стена, называемая Желтой Стеной, за которой мог находиться только Далай Лама, его непосредственная прислуга и некоторые монахи. По другую ее сторону располагался еще ряд зданий, включая личную резиденцию Далай Ламы, окруженную ухоженным садом.

В парке я с радостью проводил целые часы, гуляя по его прекрасным уголкам и глядя на животных и птиц, которые водились там во множестве. Там было стадо диких мускусных оленей; шесть "догши", огромных тибетских мастиффов; китайский мопс, присланный из Кумбума; несколько горных козлов; обезьяна; несколько верблюдов, присланных из Монголии; два леопарда и очень старый и довольно печальный тигр (эти последние, конечно, за оградой); несколько попугаев; полдюжины павлинов, несколько журавлей; пара золотистых гусей и около тридцати очень несчастных канадских гусей, которым подрезали крылья, чтобы они не улетели: мне было очень их жалко.

Один из попугаев чрезвычайно дружелюбно относился к Кенрап Тэнзину, моему Хранителю Одежд. Тот часто кормил его орехами. Когда попугай клевал с руки, Кенрап Тэнзин гладил его по голове, и тогда птица, казалось, впадала в экстаз. Я тоже хотел так подружиться с попугаем и несколько раз попытался добиться ответного чувства, но все бесполезно. Потому я взял палку, чтобы наказать его. Конечно же, после этого, только завидев меня, он улетал прочь, и это явилось хорошим уроком того, как обретают друзей: не силой, но состраданием.