Свободная любовь. Очарование греха
Шрифт:
Рената с удивлением посмотрела на жениха. Слова его имели ясный смысл. Не была ли это первая из цепей, о которых распространялся Зюссенгут, когда говорил: «Какие чудные возможности отдаете вы за жалкие материальные блага! До сих пор вы шли. Теперь вас будут тащить или подгонять. До сих пор вы говорили, когда вам того хотелось. Теперь вам придется все чаще молчать, и вместо речей у вас будут вырываться вздохи. Я знаю трагедию женщин. Это мученицы этикета».
Впервые девушка почувствовала справедливость этих слов и вздохнула.
— Следующим летом мы поедем в Ишль, — услышала Рената монотонный голос матери. —
Рената сказала герцогу, что одобряет его решение отпраздновать свадьбу в самом тесном семейном кругу и на первое время поселиться в уединенном замке в Грефлинге. Вдали от города новая жизнь будет создаваться в полной гармонии. Чужие взгляды и речи оскверняют такую интимную вещь, как брак, мечтательно говорила Рената. Герцог молчал. Ее слова заставили его задуматься. Если он и любил Ренату, то только до тех пор, пока девушка не начинала думать. Ее близость опьяняла его. Загадочный взгляд, изменчивость настроения, часто непонятная молчаливость, суровая сдержанность, прелестная смесь женственности и детской наивности — все это имело для него неотразимое обаяние. Он с невольной нежностью склонился к ней. С присущим ей выражением легкой грусти на лице, с трогательной мольбой в больших глазах, она даже в минуты шаловливой веселости, казалось, нуждалась в утешении.
Вандерер, сидевший напротив Ренаты и наполовину закрытый букетом роз, не отрываясь, смотрел на ее бледные руки. Фрейлейн Йенсен сказала ему, что через две недели, когда Фукс возвратится из Италии, состоится свадьба.
4
Ужин окончился.
У камина в соседней комнате был уютный уголок, отделенный пальмой и китайской ширмой. Там стоял Вандерер, когда к нему подошла Рената. Она с тревогой посмотрела на Анзельма, беспокоясь, что этот вечер мог испортить ему настроение. Потом улыбнулась, опустив глаза. И снова Вандерер был охвачен глубоким чувством. Ему казалось, что он только для того и жил, чтобы теперь эта девушка вот так стояла перед ним в своем горьком недоумении, со своей печальной улыбкой.
— Чем, собственно, вы наполняете свою жизнь? — спросила Рената, рассеянно играя веером.
Вандерер сделал гримасу.
— Я ничего не делаю, а теперь менее чем когда-либо. Мое единственное занятие — ходить каждый день после обеда в картинную галерею, где я и остаюсь, пока не стемнеет.
— Я хотела бы вас кое о чем попросить, — торопливо сказала Рената. — Только не сердитесь на меня.
Ей хотелось знать историю Гизы.
Вандерер побледнел. Он мог бы сказать, что ему ничего не известно; но какое-то смутное чувство заставило его рассказать все, что он узнал от Зюссенгута.
Когда он окончил, Рената продолжала неподвижно сидеть, мрачно глядя в огонь камина.
— Я не понимаю этого, не понимаю жалкой охоты исключительно за телом, — произнес Вандерер после некоторого молчания. — Не знаю, я этого не испытал, но мне кажется, что если бы я любил женщину, то малейшее проявление ее внимания было бы мне так же дорого, как и ее поцелуй.
— Вы говорите, что никогда еще не испытывали этого? — тихо сказала молодая девушка, не отрывая глаз от огня.
Вандерер чуть заметно нагнулся вперед и покачал головой.
— Никогда. — Теперь он тоже смотрел на огонь. — Я, как и вы, ищу.
Рената
— Пойдемте в зал, — сказала она, поднимаясь. «Какая у нее нежная и белая кожа», — думал Вандерер, идя сзади и любуясь обнаженными плечами девушки.
Графиня играла Шопена, опус 37. Но это было похоже на что угодно, кроме Шопена. Потом Адель Терке спела романс: «Я слышал журчанье ручья». Ее голос был острым, как битое стекло.
В одиннадцать все начали разъезжаться. Рената проводила герцога до дверей. Девицы трещали без умолку; баронесса спешила закончить рассказ о похождениях Тигра. В душе Вандерера презрение боролось с грустью. Шел дождь, поэтому он застегнул пальто и поднял воротник. У крыльца молча стояли кучера, и ветер развевал их желтые пелерины.
— До свиданья, Рената, — сказал герцог.
Девушка протянула ему руку, чуть заметно улыбнувшись, и обернулась к Вандереру, который ожидал очереди проститься с нею. Ее обнаженным плечам было холодно в прихожей, и она убежала в гостиную, шутливо щелкая зубами.
— Ну, сегодня у нас был очень удачный вечер, — сказала фрау Фукс. — А теперь, девочки, нам пора спать.
Последние слова относились к Лони и Марте, у которых было столько секретов, что, казалось, им не пересказать их до утра. Они спали наверху в мезонине, обычно на одной кровати, так как было страшно спать порознь, и к тому же некоторые секреты можно было передавать только шепотом, закрывшись с головой одеялом.
Фрау Фукс читала еще некоторое время газету, а Рената, как маятник, ходила по комнате. Потом подошла к роялю и начала играть. Мрачная и монотонная мелодия зазвучала под ее пальцами, как будто девушка хотела выразить звуками бушевавшую за окнами осеннюю бурю.
От этих звуков на сердце у нее стало так тяжело, что она опустила руки и закрыла глаза.
— Ты играешь что-то уж очень печальное, Рената, — сказала фрау Фукс, косясь на нее из-за газеты. — Я думаю, у тебя, в отличие от многих других, нет для грусти никакого основания.
V
1
Внутренняя тревога постоянно заставляла Ренату появляться на людях, чтобы не оставаться одной. Среди ее приятельниц была жена врача Елена Брозам, остроумная маленькая женщина с кошачьими манерами, с которой она познакомилась год тому назад. К ней-то Рената и поехала сегодня.
— Я давно не видела вас, — сказала Елена, садясь в кресло и болтая не достававшими до пола ногами.
— Как поживаете, — спросила Рената, смущенная пристальным взглядом приятельницы.
— Так себе… А вот вы, должно быть, чудовищно счастливы. Невеста герцога! Об этом мечтают все девушки.
Рената состроила едва заметную гримаску.
— Где ваша дочка? — спросила она.
— Она играет на дворе с мальчиками, а муж уехал к больному.
— Вы ведь очень счастливы, не правда ли? — спросила Рената, побуждаемая любопытством и страхом за будущее.
Фрау Елена сильнее закачала ногами.
— Счастлива?..
— Я говорю о вашем браке…
— О браке? — Елена тихонько свистнула. — Впрочем, иногда это недурная вещь, в особенности на первых порах. Потом часто бывает тоже мило, но без господина супруга. В целом же не могу рекомендовать.