Свободное радио Альбемута (сборник)

Дик Филип Киндред

ЖАБА (Жабовые), все разновидности…………Вым.

Вымерли поголовно много лет назад. Твари, особо милые сердцу Уилбура Мерсера. Наряду с ослами. Но жабы — особенно.

Мне нужна коробка. Рик пошарил по заднему сиденью, ничего там не нашел, выскочил из машины и торопливо открыл багажник, где лежала картонная коробка с запасным топливным насосом. Он выкинул насос, нашел в багажнике моток мохнатой пеньковой бечевки и начал тихо, осторожно подкрадываться к жабе.

И по цвету, и по фактуре жаба полностью сливалась с вездесущей пылью; возможно, она успела уже эволюционировать, приспособилась к новой обстановке, как приспосабливалась прежде

ко всем прочим обстановкам. Не пошевелись она тогда, Рик ни за что бы ее не заметил. Даже и с такого малого расстояния. А что происходит, когда ты находишь — если ты находишь — животное, считавшееся вымершим? — спросил он себя и попытался припомнить. Такое случалось, но крайне редко. Вроде бы счастливчики получали ооновскую медаль и премию. Огромную премию, миллионы долларов. И это же какое дикое везение — найти не просто живое существо, а существо, особо милое Мерсеру. Господи, подумал Рик, такого просто не может быть. Возможно, я нахватал слишком большую дозу излучения и в результате повредился умом. Теперь я — аномал, подумал он. Со мною что–то случилось, вроде как с недоумком Изидором и его пауком: со мною происходит то же самое, что произошло с ним. Кто это подстроил? Мерсер? Но я же и есть Мерсер. Это я все подстроил, я нашел эту жабу. Нашел ее потому, что вижу все глазами Мерсера.

Рик присел рядом с жабой на корточки. Она лежала, зарывшись в пыль, так что видна была только верхняя часть плоской головы. Судя по всему, жаба пребывала в чем–то вроде анабиоза: в ее помутневших, полузакрытых глазах не было ни капли жизни. Господи, ужаснулся Рик, да она же умерла, скорее всего — от жажды. Да нет, вряд ли, ведь минуту назад она двигалась.

Он поставил коробку на землю и начал осторожно сметать с жабы пыль. Та ничуть не протестовала, а вернее — не замечала, кто и что с ней делает. Тельце извлеченной на поверхность жабы оказалось на ощупь сухим и дряблым — и таким удивительно холодным, словно она леясала перед этим не в пустяковой ямке, а глубоко под землей, в пещере, куда никогда не заглядывает солнце. Жаба пошевелила задними ланками в жалкой, инстинктивной попытке вырваться из его рук и куда–нибудь ускакать. Крупная, подумал Рик, взрослая и умудренная.

Способная, каким–то своим способом, выжить даже в такой гиблой обстановке, в какой не выжил бы ни один человек. Интересно бы знать, где она находит воду куда метать икру?

Так вот, значит, что видит Мерсер, думал он, тщательно завязывая коробку. Жизнь, неразличимую для наших невнимательных глаз, жизнь, закопавшуюся по самую макушку в останки мертвого мира. Возможно, Мерсер прозревает затаившуюся жизнь в каждом атоме, в каждой пылинке Вселенной. Теперь я это знаю, думал он. Посмотрев однажды Мерсеровыми глазами, я никогда не утрачу новообретенное зрение.

И эта жаба может не бояться, что андроиды отрежут ей лапы, как они сделали с недоумковым пауком.

Рик поставил завязанную коробку под сиденье и сел за руль; вся его недавняя усталость бесследно исчезла. Это, подумал он, все равно что снова стать ребенком. Надо бы все–таки позвонить Айран, порадовать ее новостью. Рик начал набирать номер, но потом заколебался и положил трубку. Пускай, решил он, это будет для нее сюрпризом, тут и лететь–то какие–то полчаса.

Минуту спустя его машина уже мчалась, быстро набирая высоту, на юг, в Сан–Франциско, до которого было семьсот миль по прямой.

Айран Декард задумчиво трогала указательным пальцем наборный диск пенфилдовского генератора. Трогала, но ничего не набирала. Она чувствовала себя слишком больной и разбитой, чтобы хотеть хоть что–нибудь. Вчерашнее несчастье безнадежно омрачило будущее и все возможности, таившиеся в нем прежде. Будь Рик сейчас дома, вяло думала она, он бы заставил меня набрать 3, чтобы потом я сама захотела набрать что–нибудь хорошее, ну, скажем, через край выплескивающуюся радость, а если не ее, то хотя бы 888, желание смотреть телевизор вне зависимости, что там показывают. А правда, что там показывают? И куда это делся Рик? Ничего, скоро вернется, летит уже, наверное, домой… Или не летит, подумала она и отчетливо ощутила, как кости ее усыхают от старости.

И тут же услышала громкий стук в дверь.

Айран уронила на пол инструкцию по эксплуатации «Пенфилда» и бросилась к двери, облегченно думая: «Теперь мне не нужно ничего набирать, у меня есть все, что нужно — если только это он».

— Привет, — сказал Рик, входя в распахнувшуюся перед ним дверь.

Он выглядел так, словно ночевал в каком–то мусорном баке — ссадина на щеке, грязная, перемятая одежда, волосы, спекшиеся от пыли. Та же самая тусклая корка пыли облепила его руки, его лицо, каждый миллиметр его тела — за исключением глаз, распахнутых в тихом, благоговейном изумлении.

Он похож, подумала Айран, на мальчишку, прибежавшего под вечер домой, чтобы умыться и отдохнуть и рассказать о чудесах проведенного в играх дня.

— Я совсем тебя заждалась, — сказала она.

— А у меня тут кое–что есть.

Рик держал в руках большую картонную коробку, держал с почти комичной осторожностью, словно там находилось нечто очень хрупкое и ценное.

— Я сварю тебе кофе.

Подойдя к плите, Айран нажала кофейную кнопку и уже через пару секунд поставила на кухонный стол большую дымящуюся кружку.

Рик сел, так и не выпустив коробки из рук; его лицо сияло все тем же благоговейным изумлением; за долгие годы семейной жизни Айран ни разу не видела мужа таким. Было ясно, что сегодня, за время его отлучки, случилось что–то необычное. И вот теперь он вернулся и принес с собой коробку, где и находится, надо думать, объяснение того, что с ним случилось.

— Я буду спать, — объявил Рик. — Весь день. Я звонил Гарри Брайанту и получил указание не ходить сегодня на работу, хорошенько отдохнуть. Чем я и намерен заняться.

Он поставил коробку на стол и с явной неохотой, только чтобы не обидеть жену, начал пить кофе.

— Слушай, Рик, а что у тебя в этой коробке? — спросила Айран.

— Жаба.

— А можно посмотреть?

Рик отставил недопитую кружку, развязал коробку и торжественно снял с нее крышку.

— Ой, — испуганно вскрикнула Айран. — А она не кусается?

— Да ты не бойся, возьми ее в руки, — улыбнулся Рик. — Эти твари совсем безвредные, у них и зубов–то нет.

Айран проглотила комок тошноты и послушно приняла из рук мужа холодное, слабо трепыхающееся тельце.

— А я–то считала их вымершими, — сказала она и перевернула жабу на спину, заинтересовавшись ее лапками. — А они тоже скачут, как лягушки? Она не выскочит у меня из рук?

— Нет, — покачал головой Рик, — у жабы слишком слабые лапы. Это и есть главная разница между жабой и лягушкой — это и вода. Лягушка всегда держится поближе к воде, а жаба может жить даже в пустыне. Вот и эту я тоже нашел в пустыне, на задворках Орегона, где ничто уже и не живет. Дай ее сюда.