Свои продают дороже
Шрифт:
Кофе несла на вытянутых руках, боясь опрокинуть себе на голый живот. Клубы табачного дыма из дверей кабинета указывали, что Змей передислоцировался туда из спальни. Татьяна ступила на порог — и задохнулась от смеха, и заскакала, согнувшись и отдергивая босые ноги, чтобы не обжечь заплескавшимся из чашек кофе.
Змей восседал в кресле при полном параде, вылитый Штирлиц: в форменной черной фуражке и черном мундире с орденами. Но это верхняя змееполовина. На нижней никакой одежды не наблюдалось. Увидев Татьяну, он приглашающе распахнул полы кителя, а там… Вот это сюрприз для молодой жены! Морская душа рвалась навстречу любимой, и боевой пловец засемафорил ей своим орудием, как сигнальным флажком. Не прикладая рук:
«Sos», «Sos», «Sos»! И сестра милосердия, поставив поднос с кофе на пол, кинулась на помощь, запрыгнула ему на колени, по-гимнастически на лету раздвинув ноги.
Змей распахнул мундир ей навстречу. Устроившись по месту назначения, Татьяна закинула ноги на подлокотники кресла, обняла Змея, засунув руки под мундир и прижалась щекой к шерстяной груди морского волка.
Хлоп! — Змей нахлобучил ей сползающую на глаза фуражку, промочил горло виски, откашлялся и запел своим шаляпинским басом:
— А волны и стонут, и плачут!
Он держал Татьяну за талию и раскачивал в такт мелодии, боевая подруга ловко ему помогала, быстро попала в ритм и подхватила вместе с каперангом:
— ..и бьются о борт корабля-а!
Зазвонил телефон. На АОНе высветился Викин номер, следы которого еще не до конца смылись с Татьяниной ладони.
— Это Вика. — Она пристально посмотрела на Змея. — Возьмешь?
Змей отвел глаза.
— Нет, — глухо ответил он.
Утром Змей принес ей кофе в постель.
Татьяне, которая только неделю назад выклянчила ставку к своей половинке, просто невозможно было не поехать в госпиталь. Теперь все придется поворачивать назад: объясняться с Барсуковым (можно представить себе, что он скажет: «Вы будете ругаться-мириться, а я — держи для тебя ставку?!»), доложиться Антонине, чтобы поломала график. После сумасшедшей ночи со Змеем она как-то странно потекла и хотела показаться Вершинину.
Змей не хотел ее отпускать.
— Я желаю, чтобы моя жена была со мной! — командовал он в своей обычной манере: "я", «моя», «желаю»…
— Володенька, я быстро вернусь.
Змей схватил валявшиеся на ковре Татьянины трусики и нацепил себе на голову, как панамку. Из прорезей для ног вытащил уши — «показал ослика». Татьяна потянула его на себя, повалила и кинулась целовать эти любимые, большие, с седыми волосками уши. Замечательные уши, как у Будды или древних индейцев майя.
— Змеюшко, Змеюшко, а зачем тебе такие большие уши?
— Чтобы лучше обо всех вас слышать, дитя мое, — хриплым «волчьим» голосом ответил Змей. Это была старая дразнилка, известная и племяннику Игорю, и Наташке, и, наверное. Вике.
— Володя, мне надо, надо. Ты же не хочешь, чтобы мы испортили отношения с Барсуком?!
Змей снял с головы трусики и торжественно разорвал пополам.
— Да черт с ним, с Барсуком. Не пойдешь, и все!
Увольняйся из своего госпиталя!
У Татьяны сладко запрыгало сердце.
— Я только туда и обратно.
Она достала из белого спального гардероба новые трусики. Новая жизнь, и все будет новое.
В окно постукивала промерзшая ветка. Пуржило сильно, даже во дворе, и валил мелкий, как песок, молодой снег. Татьяна полезла в гардероб за новыми зимними сапогами.
— Ну вот, трусы новые. — Змей из кровати наблюдал, как она одевается. — И сапоги новые. На какие колядки собралась?
— Так холодно же, Володенька, ты посмотри, что на улице делается. И вообще, все уже ходят в зимнем.
— Не оправдывайся, ходят там все. Зачем тебе сапоги?
Ты же в джинсах, будешь как военбаба — брюки в сапоги.
И когда я приучу тебя, лахудру, стиль держать! Оденься по-человечески — чулочки, платьице.
— Ты так хочешь? — Счастливая Змеевой заботой, Татьяна полезла в гардероб: все какой хочет, мой господин.
Чулочки-лайкра, темно-коричневые с кружевной резинкой, Татьяна натягивала перед Змеем, как в рекламе Клаудиа Шиффер, — нежно и медленно.
Змей наблюдал, одобрительно кивая. И вдруг откинул одеяло и продемонстрировал мужскую реакцию на ее действия. И приглашающе помахал, виртуоз: иди ко мне!
О господи, так она всюду опоздает! Да и после вчерашнего внутренности ныли, просили отдыха.
— Вечером, вечером, все, что захочешь, мой господин. Жди меня! — выдохнула счастливая Татьяна.
Теперь платье. Достала серое, из ангорки.
— Цвет сиротский, — квалифицировал Змей.
Тогда… Боже мой, что же ему понравится? Татьяна перебирала платья, как будто держала экзамен на соответствие. Тогда бежевый костюмчик «Шанель». Достала, Змей молча кивнул. Но как к нему черные сапоги?
— У тебя же есть коричневые ботиночки, — отвечая на не заданный вслух вопрос, подсказал Змей. Все помнит, да как же, вместе ведь покупали, он выбирал. Татьяна достала новые, на натуральном меху коричневые ботиночки с опушкой.
— Гимназистки румяные, от мороза чуть пьяные, грациозно сбивают рыхлый снеге каблучка! — Напевая своим чудесным басом, Змей поднялся, совершенно голый, вышел в коридор, принес из прихожей связку ключей, отпер свою половину гардероба, где у него были мундиры. Может, будет одеваться, на машине отвезет? — размечталась Татьяна. А Змей подошел к ней — и: