Свои, родные, наши!
Шрифт:
Глаза ее так и летали по строчкам.
Она мигом связала концы с концами. Так вот почему кричал вчера отец! А Катя-то думала, что имя Германа ей послышалось… Значит, не послышалось!
Она снова и снова перечитывала письмо, шалея от скандального восторга, и даже не заметила, как в кабинет заглянула Кира:
– Катя, пошли, мы опоздаем.
– Погоди! – отмахнулась Катя.
– Что это? – с любопытством спросила Кира. Подошла к столу, склонилась к письму и прочла вслух:
– «Люблю тебя и нашу дочь…»
– Кто это пишет? – спросила наивно.
– Это – Герман Арефьев, – ответила Катя, убирая письмо в конверт. – Любовничек твоей драгоценной мамочки.
– Дура, – растерянно пробормотала Кира и вдруг крикнула: – Это неправда! И вообще, откуда ты взяла эту гадость?!
Она попыталась отнять конверт, но Катя мигом спрятала его за спину:
– Сама ты дура! Видимо, из-за этого письма отец и ссорился с твоей матерью ночью.
Кира даже задохнулась.
Родители кричали друг на друга так ужасно и незнакомо, что Кира еле заснула потом. Утром кое-как убедила себя в том, что это ей только приснилось, и вот…
Внезапно распахнулась дверь и в кабинет ворвалась Лиля. Да так и отпрянула, наткнувшись на полный ненависти взгляд Кати и смятенный – Киры:
– Девочки? Что вы здесь делаете?
– А ты что здесь делаешь? – враждебно спросила Кира.
Лиля растерянно пожала плечами.
– Письмецо потеряла? – зло подсказала Кира. – Из-за которого вы с папой ссорились?
Лиля задохнулась. Она не знала, что сказать, ни одного слова не шло на ум.
– Мама, – вдруг жалобно спросила Кира, – кто это – Герман Арефьев?
Лиля не успела ответить. Вернее, не знала, что отвечать…
– А это актер такой, – перебила ее Катя. – Красавчик. Я в него даже влюблена была. Только куда уж мне! Лилия Михайловна из-под носа увела! Вот такая она у тебя, а ты ее и не знала? – зло рассмеялась она в лицо Кире.
– Замолчи! – Та с ненавистью толкнула Катю на стул.
– Так, девочки, прекратите, – быстро сказала Лиля, испугавшись, что они сейчас вцепятся друг другу в волосы и начнется отвратительная драка. Кира была очень вспыльчива, надо ее поскорей успокоить.
Однако не успела – дочь выскочила вон из кабинета.
– Отдай письмо! – потребовала Лиля, но Катя забилась в угол, пряча конверт за спиной:
– Не отдам!
Ну не драться же и Лиле с ней! Да и поздно… Поздно! Можно не сомневаться, что Катя все расскажет Родиону.
В самом деле, в этом можно было не сомневаться! И пока Лиля пыталась успокоить Киру, которая заперлась в ванной и наотрез отказывалась слушать мать (та умоляла открыть, уверяя: ты, мол, все поймешь, я все объясню… но разве можно понять маму, которая изменяла отцу с каким-то артистом?!), Катя ринулась к автобусной остановке.
Скоро она уже была в городе и прямиком побежала в исполком. Ворвалась в кабинет отца, хотя там шло совещание, и еле удержалась, чтобы не выпалить новость во всеуслышание. Но пришлось ждать, пока народ разойдется.
И вот, наконец, Катя вручила злополучное письмо отцу и с наслаждением наблюдала, как каменеет его лицо, когда он читает эти строки:
«Здравствуй, моя любимая Лилечка! Больше шести лет прошло, но я помню все до мелочей: твою улыбку, глаза, черточки… Все бы отдал, чтобы еще раз тебя увидеть. Жаль, что это невозможно. Люблю тебя и нашу дочь. Если захочешь меня услышать, то это вполне реально: каждый вечер на «Русском радио» после 24.00».
Ах, как же была Катя счастлива! Как довольна! Как радостно блестели ее глаза, когда она выпалила:
– Я тебе еще когда говорила, что надо Лильку из дома выгнать. А то притворяется заботливой мачехой, а на самом деле гуляет, врет. Аришка-то не твоя оказалась!
К ее несказанному изумлению, отец ответил резко:
– Это мне решать, кто моя, а кто нет! А теперь пошла вон!
– И это вместо спасибо! – обиженно пробурчала Катя и вышла, бросив презрительное: – Чао!
Где ей было знать, что Родион сейчас самыми страшными словами клянет тот час, когда его старшая дочь заявилась однажды в его дом… а заодно и тот миг, когда она обнаружила злополучное письмо.
Но теперь обратной дороги не было. Теперь не сделаешь вид, что ничего не произошло. Теперь никакая любовь к Лиле – безрассудная, безоглядная, всепоглощающая и всепрощающая – не поможет со временем забыть то, что произошло, спустить все на тормозах, понять, простить.
Нет! Катерина не отстанет. Она ненавидит Лилю так люто, что, наверное, убила бы ее собственными руками, если бы могла сделать это безнаказанно. Катя будет подзуживать, подкусывать, подъедать, разжигать ревность Родиона, она будет раздувать пожар скандала до тех пор, пока он не сожжет все здание семейного благополучия, которое еще недавно – еще вчера! – казалось Родиону таким прочным, таким устойчивым…
Он достал из сейфа бутылку и начал пить даже не рюмку за рюмкой, а стакан за стаканом.
Наконец он поджег письмо Германа и бросил его в пепельницу. Эх, если бы так же просто было возможно уничтожить все случившееся!
Родион ненавидел сейчас дочь – и себя тоже ненавидел. Ненавидел за то, что даже теперь готов простить… Пусть не сразу, но простить. Даже и теперь, если бы Лиля покаялась, сказала бы, что это письмо для нее ничего не значит, а радио она слушала просто так, ну, из любопытства, что ли, – даже и теперь он, конечно, закатил бы несколько скандалов, но в конце концов позволил бы этой буре утихнуть.
Значит, дочь сильней его? Собственная дочь – сильней, непримиримей? Она больше страдает за отца, чем сам он – за себя?
Раздался звонок. Родион снял трубку.
– Камышев слушает, – ответил он так официально, словно не догадывался, кто ему звонит.
– Ты все еще на работе? – спросила Лиля.
Родион расслабил узел галстука – вдруг душно стало. Как она может говорить ровно, спокойно, заботливо – будто ничего не случилось?! Или она убеждена, что буря уже пронеслась? Или она тоже считает Родиона добродушной тряпкой? Тоже презирает его?