Свой дракон
Шрифт:
Одной кружкой дело не ограничилось. После третьей Ностри, которого легко можно было узнать по рыжей бородище, подошел к Аскариху и сказал, размахивая руками:
– Так значит, мы договорились?
– О чем?
– Как о чем? – деланно удивился гном. – О том, что половину сокровищ, добытых в логове дракона, ты отдаешь нам.
– Я еду не за богатствами! – ответил рыцарь резко, вставая. – Когда я убью ящера, приходите к нему в логово и забирайте хоть все!
Аскарих отвязал коня и двинулся вверх по тропе, не обращая на вопли гномов за спиной
Копыта коня звонко цокали по камням, а сбоку все так же шумела речушка, холодная и равнодушная, словно золото из драконьей сокровищницы.
Жилище ящера, которое Аскарих полагал простой пещерой, оказалось окружено настоящей стеной, составленной из камней в два человеческих роста. За оградой не было видно ничего, и рыцарь был вынужден обойти ее почти кругом, пока наткнулся на вход, сделанный непонятно для кого. Не для тех же, кто приходит убивать хозяина?
Понимая, что конь в бою вряд ли пригодится, Аскарих привязал его к чахлому деревцу, а сам облачился в панцирь и двинулся внутрь ограды. Драться не хотелось, но данное слово обязывало, и молодой рыцарь, сжав зубы, вошел в проход между двумя тяжеленными глыбами.
Дракон обнаружился в самой середине огражденного пространства. Горой нетающего снега лежал он на серых камнях, солнечные блики бегали по белой чешуе. За телом ящера, что оказался не столь велик – раза в два больше хорошего быка, возвышалось нечто вроде хрустального ложа. На нем раскинулась, словно в обычном сне, принцесса. Крупная грудь рельефно проступала сквозь тонкое платье, черные кудри разметались по прозрачному изголовью, лицо девушки было бледным. Никакого золота, на которое так рассчитывал жадный гном, видно не было.
Пока Аскарих решал, что ему делать, дракон открыл глаза, оказавшиеся ярко-алыми. Поднял голову на длинной, как у аиста, шее, и заговорил:
– Что, ты пришел меня убивать, доблестный воин? – могучий голос раскатился меж камней, породив эхо.
– Я пришел за принцессой, – отозвался Аскарих. Он ловил каждое движение ящера, надеясь не прозевать атаки. В том, что она последует, он не сомневался. – Отдай ее, и я не буду тебя убивать.
Дракон рассмеялся, выгибая шею. Так он был похож на диковинного исполинского лебедя, обзаведшегося множеством зубов.
– Ты вправду этого хочешь? – спросил ящер, посмотрев рыцарю прямо в глаза. Тот ощутил головокружение под пронизывающим взглядом, и не смог соврать:
– Нет, – Аскарих не заметил, что его рука с мечом опустилась. – Я сам уже не знаю, чего хочу! Никто по пути сюда не поверил мне, что я еду сюда просто из-за того, что обещал! Одни считали, что меня ведет сластолюбие, другие – что алчность, гордыня, или стремление к власти! В чистоту помыслов не поверил никто!
– Я верю в нее, – сказал дракон тихо.
– Что мне до твоей веры? – ответил Аскарих горестно. – Уже поздно! Даже если я отобью дочь короля у тебя и вернусь, что толку?
– А тебе незачем возвращаться, – сказал дракон, вставая. Длинный хвост щелкнул по камням, распахнутые крылья белее свежевытканного полотна на миг закрыли солнце.
– Это как? – Аскарих ошеломленно посмотрел на ящера.
– Все просто. Ты думаешь, мне нужна принцесса? – дракон стоял, невыразимо величественный, и в зрачках его бушевало багровое пламя. – Нет, мне нужен воин, чье сердце чисто и прочно, словно алмаз.
– Зачем?
– Равновесие мира держится на храбрых и верных воинах, что взяли на себя обет странничества, и сражаются с хаосом везде, где ни встретят его. Недавно одним из них стало меньше. Его звали Тристан, и погиб он не в бою, а от любви.
– Я слышал о нем, – прошептал Аскарих потрясенно.
– Но количество странствующих рыцарей всегда должно быть одинаково, и появилась нужда в новом воине, способном взвалить на себя нелегкую ношу.
– Так все это было подстроено? – не выдержав, перебил дракона рыцарь. – Все эти встречи и разговоры?
– Нет, – покачал головой, словно отлитой из серебра, дракон. – Они говорили то, что думали. Но если бы в тебе была хоть капля гордыни, то тебя убили бы эльфы, допусти ты жадность в сердце, гномы бы не пропустили тебя. Но ты здесь, и это значит – ты чист. То, что я предлагаю тебе, ты понял. Решай.
– А Лоэнгрин…, – спросил Аскарих. – Он тоже из … ваших?
– Да, – кивнул ящер. – И что ты решил? Если откажешься, я попросту отдам тебе принцессу и отпущу. А замену Тристану придется поискать в другой стране. Место за Круглым Столом не должно пустовать.
– А если я соглашусь, что будет с девушкой?
– Завтра я доставлю ее во дворец отца, целую и невредимую.
Аскарих склонил голову, вспоминая путь, приведший его к дракону, и с неожиданной четкостью вдруг понял, что другого шанса у него не будет, никогда.
– Хорошо, – сказал он, сдерживая спазм в горле. – Я согласен!
– Тебе придется сменить имя и герб, – сказал ящер. – Ты не сможешь вернуться в родной замок, и пути твои будут тебе неподвластны.
– Зато ни на одном из них, – Аскарих криво усмехнулся. – Меня не будет ждать дракон, свой дракон…
Белоснежный ящер раскрыл зубастую пасть, из которой исторгся поток оранжевого пламени. Он прянул прямо на Аскариха, и тот был вынужден закрыть глаза. Стало невыносимо жарко, но жара быстро сменилась прохладой.
Открыв глаза, рыцарь ощутил себя сидящим на коне. Тот бодро скакал по прямой, словно стрела, дороге, а вокруг расстилались совершенно незнакомые места.
Доспехи на нем были новые и непривычные, но сидели по фигуре. К седлу был привешен щит, незнакомый, чужой. Взятый в руки, он поразил ощущением легкости и прочности. На округлом поле с необыкновенным искусством было изображено озеро, окруженное травянистым берегом. Из голубой воды торчала рука, держащая меч.