Свой среди волков
Шрифт:
Внезапно все стало ясно. Волк вовсе не собирался убивать меня. Наоборот — не воспрепятствуй он мне три четверти часа назад, не миновать бы мне медвежьих когтей. Все его агрессивные действия были продиктованы стремлением не пустить меня на верную смерть и защитить логово с волчатами. Словом, он спас мне жизнь.
Прошло еще три недели. Как-то утром я умывался в реке и внезапно поймал в воде взгляд своего отражения. Кто этот человек? Я не видел себя много месяцев и не сразу сообразил, что худой, заросший дикарь со спутанными патлами, похожей на мочалку бородой и запавшими, темными глазами и есть я сам. Ничто в нем не напоминало дюжего молодца, который покинул Центр Леви Хольта два года назад. Я был потрясен до глубины души. Этот случай окончательно убедил меня, что пора возвращаться домой. Мое здоровье явно пошатнулось, я похудел килограммов на двадцать и долго в том же духе не протянул бы. Щенки чувствовали себя отлично и не нуждались в моей опеке, так что настало время позаботиться о себе, и как можно скорее. Перспектива помереть в этой глуши меня не прельщала.
Я покинул «стоянку» на рассвете. По моим расчетам, от заветного мешка меня отделяла примерно недельная пешая прогулка. Однако веселой ее никак нельзя было назвать. Я находился на грани полного истощения. Последнее, на что у меня хватало сил, — переставлять ноги. Я даже плакать не мог. Волки не пытались как-то остановить или удержать меня. Впрочем, откуда им было знать, что я не собираюсь возвращаться. Я только один разочек обернулся — посмотреть, не идут ли они за мной, — но нет, ничего такого. Они как раз были на полпути вверх, к норе. Новый день начинался для них и для щенят. Жизнь шла своим чередом, со мной или без меня.
Я прикарманил несколько кусочков мяса с последней кормежки и то и дело останавливался, чтобы подкрепиться. Шел я медленно. Когда сомневался насчет направления, ориентировался по течению реки; впрочем, большинство тропинок было мне знакомо. По ночам я крепко спал, слишком измученный, чтобы опасаться хищников. Кажется, я о них даже не вспоминал. Прошла и впрямь целая неделя, прежде чем я достиг нужного места. Мой старый рюкзак висел на ветке, там же, где я его оставил. Он порядком пострадал от непогоды и выглядел неважно — как и я сам. Я снял его и сел под деревом, ожидая, когда кто-нибудь придет за мной. И тут только я сумел заплакать, и плакал очень долго. Боль разлуки внезапно обрушилась на меня — как плотину прорвало. Я сидел и всхлипывал без конца, слезы текли и текли по моим щекам, пока не вытекли все до единой.
Я не знал, продолжает ли Леви присылать за мной машину каждые два дня, как мы когда-то условились. Ведь уже несколько месяцев от меня не было вестей, к тому же в последней записке я поведал ему о своих планах, и он не мог не понимать, насколько это опасно. Вполне возможно, меня уже считали мертвым и прекратили регулярные проверки.
За время ожидания я успел вдоволь поразмыслить о своих приключениях и в очередной раз поразился тому, как часто оказывался на волосок от смерти. По-хорошему, ни один человек не должен бы выйти живым из подобной передряги. Одни погодные условия чего стоили, а если взять в расчет еще и постоянное недоедание и то, чем вообще я все это время питался… Да вдобавок еще волки — крупные, сильные хищники, постоянный источник физических травм и нервного напряжения. С другой стороны, именно волки помогли мне выжить. Они кормили меня, согревали, защищали. Если бы молодой волк не набросился на меня тем вечером на обрыве и не удержал от прогулки вниз, к реке, я без вариантов угодил бы на ужин медведю. Единственное, в чем волки не могли мне помочь, — качество пищи. Мой организм поначалу неплохо переносил сырое мясо, причем довольно долго, но это не могло продолжаться бесконечно. И теперь, сидя и перебирая в уме все блага, которые сулило мне возвращение в цивилизацию, я понял, что ужасно хочу меда.
Где-то через сутки я услышал заветный шум мотора. Машина, несомненно, пришла из лагеря, но водителя я не знал. За два года персонал Центра сменился, так что метаморфозы с моей внешностью не произвели на него должного впечатления. Зато мой запах наверняка выбил его из колеи, хотя парень был слишком вежлив, чтобы показать это. Мы вообще молчали почти всю дорогу. Я не знал, что сказать, хотя тем для разговора было полно. Но я ведь два года прожил без человеческого общения, поэтому чувствовал себя не в своей тарелке.
Когда я предстал перед Леви, на его обычно бесстрастном лице отразился настоящий ужас. Я, честно говоря, не ожидал такой сильной реакции. Однако это помогло мне понять, что изменения, произошедшие во мне за эти два года, затронули не только внешность. И когда он протянул руки, чтобы обнять меня, я потерял самообладание. Все, все во мне стало другим. Масштаб пережитых испытаний начал потихоньку доходить до моего сознания. Я выжил, но оставил позади все, что любил, весь тот прекрасный и дикий мир. Меня одолела невыносимая слабость, я едва держался на ногах и плохо соображал. В лагере осталось мало людей, но, как и Леви, при встрече они не могли скрыть потрясения. Им с трудом верилось, что это действительно я. Когда меня спросили, чего мне принести, я ответил: «Меду!» — и откуда-то тотчас же появилась целая банка. Я с налету умял половину, пока все стояли вокруг и молча глазели на меня.
Дальнейшие события протекали словно в тумане. Почти сразу меня отвезли помыться в Винчестер — помню ощущение теплой воды и мысль «вот она, цивилизация!». Душевой служил какой-то полуразвалившийся сарай, напор был еле ощутимый, но я блаженствовал, как в люксе отеля «Ритц». Без одежды я выглядел очень странно. Мое лицо и кисти рук были темными и задубевшими от холода и непогоды, а все остальное — лилейно-белым. Когда я побрился, мой облик приобрел контрастность логотипа. Я до того исхудал, что смахивал на нечто среднее между дикарем и бомжом; от меня остались кожа да кости, к тому же покрытые толстенным слоем грязи, которая потоками лилась из-под душа. Причем полностью отмыться мне в тот раз так и не удалось. Мне как будто приставили чужие руки и чужую голову, да еще и с широкой белой полосой вместо бороды. Я развлекался, пытаясь представить себе, какое впечатление буду производить на соотечественников, когда вернусь в Англию.
Все требовали рассказов о моих приключениях. Однако историй было так много, что мне пришлось составить нечто вроде сжатого конспекта, строго придерживаясь фактов. Биологи жаждали цифр и отчетов — сколько там было волков, как они выглядели, спаривались ли сколько родилось щенков, где волки жили и охотились, какие тропы использовали. Из моих описаний они сделали вывод, что эти волки действительно не похожи на задействованных в программе по восстановлению численности и, скорее всего, я имел дело с дикими волками, пришедшими сюда по одному из миграционных коридоров, о которых говорил Леви. Все очень разволновались, узнав, что теория Леви подтвердилась. Однако некоторые сотрудники Центра (в основном ученые) категорически не одобряли мой поступок. Конечно, они поражались тому, что мне удалось выжить в таких условиях, сохранив здравый рассудок, да еще и проникнуть в стаю. Это удивляло и меня самого. Но они вовсе не спешили выставлять меня героем. Напротив, они обвиняли меня в безответственности: дескать, я безрассудно подвергал опасности и себя, и волков. Остальные их коллеги считали мое достижение невероятным и сенсационным. А вот индейцы воспринимали мой опыт как нечто достойное, но отнюдь не исключительное. Ведь люди их племени жили в горах среди диких животных сотни лет.
Мне не терпелось прыгнуть в самолет и улететь поскорее. Теперь, когда путь назад, к волкам, я себе отрезал, мне хотелось только одного — домой. Я устал выслушивать как похвалы, так и упреки. Но меня все-таки уговорили остаться в лагере на пару недель, чтобы немного прийти в себя и восстановить силы. А это оказалось не так просто. Понятно, что мне предстоял нелегкий период психологической адаптации. Но существовала еще одна проблема — мой организм так привык к сырому мясу, что долгое время просто отказывался принимать другую пищу! Я умирал от желания навернуть пиццы с пеперони, мороженого и прочей съестной ерунды, но мой бедный желудок пока не способен был переварить все это. К тому же он настолько сжался, что я мог есть только по чуть-чуть, маленькими порциями. Мне требовалось три дня, чтобы съесть то, что сейчас я уминаю за один присест. А углеводы добрых три недели мгновенно вызывали у меня тошноту и расстройство желудка.
Но труднее всего было вновь научиться жить среди людей. Мир, который я только что покинул, был простым и гармоничным. В нем отсутствовали хитрость, злоба, обман и бессмысленная жестокость. Там царил естественный и разумный порядок вещей. Волки могли вести себя агрессивно и жестко, защищая свои интересы, но о близких заботились нежно и преданно, что я испытал и на себе. Главной задачей этих животных было кормить и защищать свою семью, но они также уважали и остальных существ, живущих рядом. Они убивали только ради еды, а не ради забавы, и не больше, чем необходимо.