Свой среди воров
Шрифт:
– А почему его назвали «Десять Мудрецов»?
– По-моему, ты и сам понимаешь, – улыбнулась Одиночество. Я промолчал, и она пожала плечами. – Его назвали «Десять Мудрецов» в честь людей, которым Стефан Дорминикос даровал эту землю. Он отдал кордон десяти Эталонам для беспрепятственных изысканий.
– И одним из них была Иокладия Неф, – произнес я.
– В том числе, – кивнула она. – Иокладия вела этот дневник, чтобы подстраховаться, хоть это и не помогло.
– Подстраховаться? – переспросил я. – Зачем, если она служила императору?
– А зачем слуге всесильного
– Чтобы защититься от него.
– Совершенно верно. Император отвел им кордон Десяти Мудрецов не для того, чтобы они занимались имперской магией. Он велел им заняться магией душ и потребовал сделать себя бессмертным.
Одиночество подалась ко мне еще ближе и вперилась в мои глаза.
– Ангелы не избирали Стефана Дорминикоса Бессмертным Императором – он сам это придумал. Он поручил Эталонам сделать его бессмертным, но те не сумели и добились только реинкарнации. Поэтому они разделили его душу на три части и сделали так, чтобы те непрерывно воплощались одна за другой. Так Стефан Дорминикос стал Маркино, Теодуа и Люсиеном. Ангелы к этому не имеют ни малейшего отношения.
Сердце екнуло, но я не заметил.
– А Эталоны? – спросил я, уже зная ответ.
– Убиты. Все десять со всеми присными – слугами, учениками, пекарями. Всех перебили за одну ночь. Император велел окружить кордон, ввел туда войска, а когда там не осталось ни одной живой души, приказал спалить все дотла. Кордон без счета перестраивали и каждый раз чуть изменяли название. Но под этими наслоениями Десять Путей остаются Десятью Мудрецами. И там похоронено много тайн.
– Например, дневник Иокладии, – вставил я.
– И дневник Иокладии тоже, – согласилась Одиночество. – Он самый полный, но есть и разрозненные записки, обрывки других дневников, древние руны и круги силы – все скрывается там. И я хочу это раскопать и вытащить на свет, а потому нуждаюсь в Десяти Путях.
Я пялился на нее, пытаясь осмыслить услышанное. Если это правда, то Ангелы и впрямь не имели отношения к реинкарнациям Стефана Дорминикоса. А если это так, то сама основа империи, само его право на Бессмертный Престол в качестве посредника между Ангелами и людьми – выдумка, блеф и гребаная разводка.
Мир пошатнулся, и мне было наплевать.
– Но как? – выдохнул я, нуждаясь в опоре. – Как им это удалось? Религия, культы, голимая вера – невозможно!
– Еще как возможно, – возразила Одиночество, сверкнув зелеными глазами. – Как ты распускаешь слух? Рассказываешь нескольким ключевым людям историю, велишь разносить и отходишь в сторону. Если все сделано правильно, слух заживет своей жизнью. Смотри, как я управилась с Никко и Келлзом в Десяти Путях, а ведь это пустяк. Теперь представь, на что способен император, тем более при многолетней подготовке. Он мог заложить основы культа, создать армию фанатиков, настроить на свое возвращение бюрократию. Эталоны придумали Бесконечный Цикл не за одну ночь, а он не в тот же день умер. У него было время сплести заговор и заложить фундамент, чтобы возродиться в империи, которая ждала бы его возвращения, опираясь на веру. А что произошло, когда он вернулся? – Одиночество развела
Я потер виски. Боль вернулась, но я знал, что причина была не только в перенапрягшемся зрении.
– Но зачем? – спросил я. – Зачем так цепляться за трон?
– Зачем Стефан убил своего дядю и провозгласил себя императором? – спросила Одиночество.
– Чтобы спасти империю, – брякнул я.
Во всяком случае, так говорили. Теперь я не был в этом уверен.
– Именно, – отозвалась Одиночество. – Он спас империю, но также знал, что, как бы прочно ни утвердился, настанет день, когда государство снова окажется в опасности. Ты же знаешь историю: рано или поздно на трон восходит человек, который обращает в прах дела своих предшественников. Если таких наберется много, то империи конец. – Одиночество воздела палец. – Если только…
– Если только он не останется навсегда, – подхватил я.
– Во всяком случае, такова теория. И до сих пор это получалось.
– Но как же Ангелы? – не сдавался я. – Стефан, как вернулся, постоянно называл себя Избранным. Если они не возвращали его, то почему не свергли?
– Откуда мне знать? – пожала плечами Одиночество. – Я не богослов. Что бы они ни думали, это дело их и Стефана. Насколько нам известно, безумие, постепенно одолевающее его, и есть наказание за святотатство. Но я надеюсь, что это не так. На мой вкус, оно слишком легкое.
Я снова потер виски и полез за кисетом с травами. Его не было. Разумеется. Я давным-давно простился с моей одеждой. Я потянул перешитый шов Нестерова дублета, и тот поехал. Так или иначе, с этим нарядом придется расстаться.
– Прошу прощения за вопрос, – молвил я, – но пойми правильно. Откуда, черт побери, тебе все это известно?
– Ты хочешь увериться, что я не сошла с ума и не выдумываю?
– Есть такая мысль, – признал я. – Даже ты согласишься, что этого не вычитать в историческом труде.
– У меня есть фрагменты другого дневника, – ответила Одиночество. – Обрывки, отдельные страницы, но этого достаточно, чтобы составить общую картину. Остальное я собрала по частям из древних трактатов, о которых ты, я уверена, даже не слышал; из еретических богословских трудов и других источников. Как ты понимаешь, сведения об этом аспекте… истории империи… не лежат на поверхности. Но они есть, если знаешь, где искать.
– А ты знала, где искать, – заметил я с долей ехидства.
– Как и ты.
Я чуть поерзал. Она была права: мне не составило бы труда выяснить, правду она говорит или нет. Я мог заглянуть в дневник Иокладии. Одно это побуждало меня поверить ей – по крайней мере, сейчас. Оставалась одна проблема. В этом случае я влипну в историю, грандиозность которой превосходила всякое воображение.
Я занервничал. Меня одолели подозрения. Она отвечала на все мои вопросы, кроме главного: зачем?
– А Тень? – спросил я. – Как он вписывается в происходящее?
Одиночество помрачнела.