Своя дорога
Шрифт:
Вслух я, конечно, сказал другое:
– Танита, я и сам не знаю, кто я. Мои дети могут оказаться просто монстрами, даже в сравнении с самым неудачным ребенком от сирин. Вы с Агаи хотя бы друг друга любите. Сама знаешь, в таких случаях и боги помогают.
Девушка с надеждой посмотрела на меня, но потом, словно что-то вспомнив, яростно затрясла головой:
– Нет! Нет!
Слезы градом полились из ее глаз, и я отпрянул. Вот так поговорили! Хорошо хоть сирин не видит, а то точно попытался бы мне морду набить.
– Танита, – окликнул я
Она остановилась, удивленно посмотрела на меня, тщательно вытерла слезы рукавом и вздернула свой кривоватый носик:
– Ты что, Дюс, никак жалеть меня вздумал? Зря! Я от этой жизни возьму все, что причитается, а вот ты… ты можешь к раздаче и не успеть!
Ее насмешливый тон ясно дал понять – момент слабости безвозвратно канул в прошлое, и предо мной снова стоит ходячая проблема по имени Танита.
Я пожал плечами. Что можно сказать женщине, которая не хочет сочувствия? Ничего. Ее право принимать чужую жалость или давать «жалельцу» по мордам.
– Дюс, а где мой муж? – нагнал меня слегка сердитый голос, стоило только сделать несколько шагов от лагеря.
Вот ведь, не мог спокойно наслаждаться минутой спокойствия и тишины! И надо было лезть к ним в души? С чего, спрашивается? А самое главное – зачем?
Обед прошел в полной тишине. Агаи сидел, отвернувшись от меня и сгорбившись, словно на его плечи давил груз тяжелых забот. Танита задумчиво смотрела вдаль, должно быть, пыталась рассмотреть свое будущее. Одна Морра дрейфовала между нами как весенняя льдина, по очереди присаживаясь то на одни, то на другие колени.
Я вздохнул – настроение стало паршивым. Ничего, вот остановимся на ночлег, поговорю с ребятами серьезно и спокойно, объясню все. В конце концов, имею я право на ошибки или нет?
Успокоив себя таким рассуждением, я выпрямился, встал и последний раз бросил взгляд в сторону просвечивающей среди леса дороги.
Пора.
А ведь беспокойство так и не ушло, даже напротив – усилилось. Странно… Почему?
– Агаи, куда ты ходил? – Вопрос вырвался сам собой, раньше, чем я успел его обдумать.
Сирин насупился, весь его вид говорил: «Тебе какое дело?» – но аптекарь был вежливым юношей и поэтому вслух сказал:
– За дровами.
Ну да, ну да, «за дровами» – то-то всего одну ветку принес. Не умеешь ты, братец, врать!
Я не стал говорить колдуну, что не верю его объяснению. И с вопросами приставать, выводить на чистую воду, тоже не стал. Хватит одной истерики, наверняка убегал всплакнуть. Глаза до сих пор красные.
То, что я в очередной раз допустил промах – сначала залез куда не надо со своим любопытством, а потом, когда требовалось настоять, предпочел замять вопрос – я понял позже.
Остаток дня мы ехали по лесу, потом настала пора вернуться на тракт по узкому бугристому лугу. Луг зеленым языком тянулся между двух болотистых низинок, заросших тростником и молодой ветлой. Дорога казалась пустынной как никогда. Солнце клонилось к горизонту, и мы пришпорили коней – хотелось до темноты успеть к переправе. Всем известны привычки паромщиков: утром пока докричишься, пока они со сна глаза протрут, пока решат подождать, когда народ подтянется… В общем, раньше полудня на тот берег не попадешь. Терять столько времени зазря не хотелось. Хотя дело было не только в этом. Меня точно кнутом сзади подстегивали, так я спешил.
Мы почти миновали широкое поле перед прибрежным лесом, когда прямо из-под лошадиных копыт метнулась здоровенная змея, выползшая погреться на теплую дорогу. Эта гадина и спасла наши жизни.
Лошадь аптекаря взбрыкнула, Агаи закричал и вылетел из седла, свалившись в заросшую травой ложбинку, мой жеребец встал от испуга на дыбы и начал, хрипя, заваливаться в сторону. Единственное, что я успел, – освободить ноги из стремян и прыгнуть в сторону канавы, моля о том, чтобы животное упало не на нас. Лошадь Таниты попросту развернулась и поскакала назад, унося всадницу прочь от страшного места.
Наверное, Ирия выделил кого-нибудь из богов рангом пониже, чтобы присматривали за нами. Сложись все по-другому, не уйти с тракта живыми. Во всяком случае, кое-кому точно пришлось бы умереть, а так…
Я ощупал Морру – вроде бы успел ее закинуть поверх себя, но мало ли…
Малышка смотрела на меня круглыми от испуга глазами, ее широкий рот кривился, но девочка поджимала губы, чтобы не зареветь.
Умница, чувствует, когда нельзя!
Я осторожно переложил девочку на землю, показал знаком, что надо молчать, и подполз к неподвижно лежащему аптекарю. Он дышал неровно, на груди вокруг рваной дыры и торчащего из нее арбалетного болта расползалось красное пятно. Плохо дело!
Когда наконец удалось разорвать одежду и обнажить саму рану, мне стало не по себе: из нее торчали осколки ребер, а вокруг болта пузырилась кровь.
Вот сволочи – легкое пробили! Еще чуть-чуть левее – и не стало бы птицы сирин на белом свете. Да и сейчас шансов выжить у парня немного. Особенно если дальше останемся в этой канаве. И ведь не высунешься: успели, поди, перезарядить арбалеты. Не поговоришь. Если сразу стрелять начали, значит, живыми мы не нужны. А стрелков у них не меньше двух: мой конь бился на дороге в предсмертных судорогах. Зато он спас мне жизнь. Выберусь, воскурю благовония в храме в честь жеребца.
– Агаи, – я позвал сирин, попутно прижимая к ране платок и пытаясь остановить кровь. Волшебник замычал и дернулся от боли. Прости, друг, но мне снова придется тебя побеспокоить.
– Твоя жена понимает ваш язык?
Волшебник с трудом выдавил:
– Да.
На губах тотчас выступила красная пена.
Ну как же ты, парень, а? Чтоб этих стрелков в загробном мире демоны пять веков по очереди имели!
Я посмотрел на малышку, которая по-прежнему лежала ничком не поднимая головы. Хорошие у нее задатки, правильные.