Священная терапевтика
Шрифт:
Целительное знание о душе призвано расширяться до бесконечности, следуя универсальному принципу сознания. Поэтому любое знание может быть признано истинным лишь в том случае, если внутренне оно организовано по Закону Кватернера — способствует рождению и проявлению нового знания.
Помните, что все оживляется волей Человека и протекает в соответствии с внутренним состоянием его души; не бывает беспричинных исцелений и беспричинных болезней.
В задачу этой книги не входило раскрытие всех интенсивных процедур самостоятельного лечения, ибо, как было
3. САМАЯ ПРЕКРАСНАЯ МОЛИТВА
Наконец, завершающей идеей терапевтического разъяснения, его «вторым ХЭ» будет раскрытие сущности Братской молитвы.
Массовый пациент должен понять, осознать разницу между молитвой частного характера, когда Бога просят о чем-то конкретном, применимом только к личности молящегося (та же молитва о прощении грехов, например), и подлинной Братской молитвой, во время которой молящийся совершенно забывает о себе, но весь пламень души, всю силу мольбы своей отдает ближнему.
Парадоксально, но факт: чем меньше значения мы отводим личному благу — тем щедрее оно отпускается нам.
Мера блага находится в строгом соответствии с мерой нашего служения Богу и ближнему. Но как только мы забываем об этом высшем служении, те блага, которые уже у нас есть (здоровье, авторитет, успех), рассыпаются в пыль. И это лишь вопрос времени.
Часть 9. ЖИЗНЕННАЯ ТЕРАПИЯ
Блаженны те, которые в Пути, ибо они приблизились к вратам в Царствие Небесное
Глава I. ЖИЗНЬ
По резко очерченному и как-то не по годам жесткому лицу его волнами ходила боль. Оно то старело, то внезапно озарялось, то заволакивалось темной пеленой и отодвигалось вдаль, казалось размытым, нереальным. Уголки губ еле заметно подрагивали, а горло судорожно сокращалось, словно стремясь подавить глубинный стон…
Этот Человек исповедовал свое прошлое.
Позже я понял, что именно создавало в нем впечатление нереальности: трудно было сопоставить жестокий смысл того, что он говорил, с искренностью раскаяния, с этим прерывающимся голосом, с исповедальным письмом, дрожащим в его руках.
Исповедь продолжалась, а я видел, как мрак за его спиной сменяется разрастающимся белым пламенем, которое словно развернулось из одной точки и, жемчужное, переливающееся, охватило плечи, затылок, макушку.
«…Тогда я посмотрел ему в глаза и сказал: "Все. Нам не по пути. Грабить больше не могу". А он так странно смеется и говорит: "Нет, мол, никуда ты не денешься, покуда живой — ты наш". И ударил меня по лицу наотмашь, раз, другой.
…Потом трое меня держали, а двое других избивали, также как недавно сам я поступал с другими, провинившимися или должниками. И не было ни жалости, ни угрызений совести. Помню, по лицу у меня лилась кровь, я едва дышал, но все отказывался.
…Четыре дня меня продержали в наручниках в какой-то пустой квартире. Есть почти не давали и каждый день обязательно избивали. Не так сильно, как в первый раз, но ощутимо. Они требовали, чтобы я отдал им свою квартиру, потому что, мол, должен им денег…
…Уже два месяца я посещал ваши лекции и уже понял, что старая жизнь закончилась. Все вокруг вызывало отвращение, лица бывших друзей-бандитов стали омерзительны, меня в прямом смысле тошнило от того, что я делаю, чем я живу, что я есть на самом деле…
…Потом наступил какой-то момент предельного отчаяния или просветления, не знаю, что именно это было. Ничего не оставалось — и я стал молиться. Из вашей книги запомнилась молитва Мессии, я прочел ее раз пятьдесят. Потом (опять же не знаю почему, просто почувствовал, что так нужно) позвал вас по имени и попросил заступиться перед Богом. Дал обет, что если останусь в живых, то постараюсь искупить все, что я сделал до сих пор, и больше не грешить…
…Тогда случилось то, что потом я назвал «чудом»: один из бандитов, стороживших меня, пристегивая наручник, плохо защелкнул замок. Через какое-то время, когда они уснули, я осторожно открыл его и, переступая через охрану (они спали тут же, на полу, на надувных матрацах), пробрался к двери. На мгновение обернувшись, увидел: тот самый, который плохо защелкнул наручник, приподнялся на локте и смотрел прямо на меня. Это длилось, наверное, с минуту. Не знаю почему, но потом он просто отвернулся, а я, открыв дверь, выбежал на лестничную клетку, потом из подъезда…»
Я слушал этого Человека, который многим «добропорядочным людям» небезосновательно показался бы чудовищем, ибо все, что может совершить Человек против правды и закона (разве что кроме убийства), было здесь — и осквернение святынь, и грабеж, и разврат, и ложь, и насилие, и стяжательство, все; и думал, что внутреннего золота в нем больше, чем у тех, кто осудил бы его и отвернулся, ибо он увидел в себе великого грешника и раскаялся, а они всю жизнь любили только себя и думали, что они — «праведники», «соль жизни» и им принадлежит весь мир…
Какое заблуждение! Преступник, изгой оказался ближе к Богу, чем они со всем их интеллектом, высшими образованиями, «правильным образом жизни» и… бесконечной гордыней.
Этот Человек пришел ко мне, еще не расставшись со своим прошлым, продолжая вести гибельный образ жизни и не имея по сути никакой духовной платформы, никаких знаний, никакой, в общепринятом смысле, «ценности», кроме разве что одного: подсознательного желания измениться.
Очевидно, именно этот фактор и оказался решающим в процессе определения им своего дальнейшего пути.