Священномученик Фаддей, архиепископ Тверской
Шрифт:
А в это время добравшаяся до Астрахани обновленческая смута увлекла за собой епископа Анатолия (Соколова), который, будто переменившись, стал с амвона злословить об архиепископе Фаддее, о котором еще недавно говорил с большим уважением, называя его тихоновцем и контрреволюционером. Управители самочинного обновленческого ВЦУ тоже не бездействовали. В шестом номере журнала «Живая Церковь» за 1922 год было напечатано постановление ВЦУ от 23 июня 1922 года, в котором сказано: «Архиепископа Астраханского Фаддея (Успенского) уволить на покой с воспрещением ему пребывания в Московской области». После этого постановления местные астраханские власти запретили возношение за богослужением имени архиепископа Фаддея. Но верующие в большинстве своем остались преданными Православию и не желали подчиняться самочинным церковным властям.
Летом 1923 года срок ссылки закончился, и архиепископ Фаддей уехал в Волоколамск. Здесь он жил, а служить ездил в московские храмы. Осенью 1923 года владыка
Приехал архиепископ Фаддей в Астрахань 9 (22) декабря 1923 года. Ехал он в поезде и уже на подъезде услышал колокольный звон. Когда поезд остановился, купе тут же заполнилось духовенством. Священники подходили к нему под благословение, толпились, ища глазами его багаж, и были очень удивлены, увидев старенький саквояж и почти не тронутый узелок со съестным и зеленой эмалированной кружкой. Видно было, что эта восторженная встреча смутила владыку. При выходе из вагона он смутился еще больше, увидев на перроне толпу из духовенства и мирян, а далее, за перроном, на вокзальной площади, – волнующееся людское море. Он растерялся, сунул ехавшему вместе с ним А. И. Кузнецову свой узелок, вышел из вагона и сейчас же оказался в центре людского потока. У вокзала владыку ожидала пролетка, но сквозь толпу она не смогла пробиться – владыка пошел пешком, сопровождаемый толпой. Расстояние от вокзала до Крестовоздвиженской церкви было не более одного километра, но владыке потребовалось около двух часов, чтобы дойти до нее. Моросил мелкий холодный дождь, было грязно, но это, в отличие от торжественной встречи, нисколько не смущало владыку. Около одиннадцати часов утра он дошел до храма, и тут же началась литургия. Был воскресный день, праздник иконы Божией Матери «Нечаянная радость». Об этой нечаянной радости, которая постигла астраханцев, сподобившихся увидеть своего долгожданного архипастыря, говорил в приветственной речи старейший протоиерей города о. Николай Пальмов. Литургия закончилась в три часа, и до пяти владыка благословлял народ. А вечером ему показали могилы убиенных архиереев Митрофана и Леонтия. Впоследствии владыка часто служил на этих могилах панихиду. К приезду архиепископа Фаддея у православных оставалось всего десять церквей. Девять храмов и два монастыря Астрахани были захвачены обновленцами.
Перед приездом архиепископа Фаддея у верующих астраханцев возникла одна серьезная проблема — не было архиерейского облачения. Кафедральный собор и его богатейшая ризница были в руках обновленцев. Тогда в Покрово-Болдинском монастыре нашли один комплект архиерейского облачения, принадлежавшего подвижнику и аскету епископу Тихону (Малинину), управлявшему Астраханской епархией в конце XVIII века.
В Иоанно-Предтеченском монастыре у одного из монахов отыскали мантию, принадлежавшую епископу Леонтию (фон Вимпфену), расстрелянному большевиками. У протоиерея Николая Пальмова хранился посох архиепископа Митрофана (Краснопольского), расстрелянного вместе с владыкою Леонтием. В этих по сути священных реликвиях, принадлежавших его духоносным предшественникам, и служил архиепископ Фаддей свою первую службу на Астраханской земле.
Появление архиепископа Фаддея на астраханской кафедре было необычайным для нее даром. Владыка был святой жизни, что отмечали все близко знавшие его люди. Святейший Патриарх Тихон называл его светочем Церкви, чудом нашего времени.
Кротость, смирение, аскетизм — основные черты пламенного монашеского духа владыки Фаддея, которые отличали его с раннего возраста.
С первых дней пребывания архиепископа в Астрахани по городу стала ходить молва, что владыка очень мало ест, почти целый день проводит в церкви, по ночам часто пишет, спит чуть ли не на голых досках. Какие-то сердобольные старушки принесли ему чуть ли не дюжину только что сшитого белья, староста Владимирской церкви Агафонов, заметив на ногах архиерея старенькие, с заплатками, сапоги, принес ему хорошую, теплую обувь, но все это владыка немедленно раздал нищим. Жил он очень скромно.
Видя кротость и смирение архиепископа Фаддея, доходивших порой до детского незлобия, люди поражались его духовной красоте.
Эта духовная гармония притягивала к архипастырю людей, которые толпами сопровождали его по дороге в храм, искали общения с ним в церкви после службы, не отпуская его долгими часами, ища совета и утешения. Огромное количество людей постоянно ожидало его возле дома, на улице и во дворе, что вызывало озабоченность у ухаживавших за владыкой.
Его жилище на Тевяшевской улице, дом № 11, находилось недалеко от Покровской церкви, куда он ходил ежедневно утром и вечером одной и той же дорогой — через парк.
Дорога стала привычной. Здесь прихожане ждали владыку, чтобы вместе идти в храм. И еще очень долго эта дорожка в народе именовалась Фаддеевской.
Служил владыка Фаддей каждый день. Служил самоотверженно, невзирая на скорби и болезни. Особенно это ощущалось в Великий пост.
В августе 1924 года владыка предпринял поездку в Москву к Патриарху Тихону. 3 сентября у владыки был день тезоименитства, и по окончании литургии Святейший позвал его к себе. «Я знаю, вы, владыка, не любите торжественных приемов и многолюдных трапез, — сказал Патриарх, — так вот я пригласил вас на скромный завтрак, тем более что хочу видеть вас в самой простой, келейной обстановке». За трапезой Святейший сказал теплое слово в адрес именинника, назвав его светочем Церкви, чудом нашего времени. В ответ архиепископ стал говорить об исповеднической деятельности Патриарха, о его мужестве и мудрости в деле управления Церковью. «Я молюсь Богу, чтобы Он сохранил вашу драгоценную жизнь для блага Церкви». Владыка несколько раз начинал разговор об обновленцах, но Патриарх отвечал: «Ну их, ну их…» — и переводил разговор на другие темы. По-видимому, он хотел, оставив хотя бы на время все докучливые заботы, утешиться в обществе владыки и самому духовно утешить его. Когда завтрак подошел к концу, Святейший подозвал келейника и что-то тихо сказал ему. Тот вышел и вскоре вернулся со свертком. «Ну вот, Высокопреосвященнейший, — сказал Патриарх, — вам именинный подарок — по русскому обычаю. Это облачение, причем красивое и сшитое по вашей фигуре. Хотел подарить отрезом, да ведь вы такой человек — все равно кому-нибудь отдадите, да тут еще мантия, ведь ваша-то, поди, старенькая…»
Подарок был очень кстати: архиепископ почти не заботился о себе, ходил в старой заплатанной рясе и чиненых сапогах, имел одно облачение. Принимая сверток, владыка уронил его, и на пол выпал красный бархатный футляр. «Да, тут еще маленькое прибавление… Как это я забыл сказать о нем?» — широко улыбаясь, сказал Патриарх. Архиепископ открыл футляр. В нем был бриллиантовый крест на клобуке.
После смерти святителя Тихона обновленцы обратились к архиепископу Фаддею с приглашением принять участие в работе по подготовке Собора. Владыка ответил: «Имею честь сообщить, что на принятие участия в организационной работе по созыву 3-го Всероссийского Поместного Собора я не имею канонически законного полномочия».
Важно отметить, что сам владыка Фаддей за все время своего пребывания в Астрахани ни одного слова не сказал публично против обновленчества. Но для верующих не нужны были слова обличения, они и без слов понимали правду Церкви, воплощенную в этом божественном сосуде кротости, смирения, преданности и полного отречения от всего, что не есть Церковь.
Хорошо это чувство выразил идеолог астраханского обновленчества о. Ксенофонт Цендровский, когда приносил покаяние в грехе раскола. Он сказал: «Долго я коснел в грехе обновленчества. Совесть моя была спокойна, потому что мне казалось, что я делаю какое-то нужное и правое дело. Но вот я увидел владыку Фаддея, я смотрел на него и чувствовал, как в душе моей совершается какой-то переворот. Я не мог вынести чистого, проникновенного взгляда, который обличал меня в грехе и согревал всепрощающей любовью. И я поспешил уйти. Теперь я ясно осознал, что увидел человека, которому можно поклониться не только в душе, но и здесь, на ваших глазах».
Действительно, хотя обновленцы теряли свою паству, но, благодаря поддержке властей, натиск их на православные храмы не утихал. Сначала они захватили Крестовоздвиженский храм, а после того, как владыка Фаддей сделал Рождество-Богородицкий храм своим собором, потянули свои руки и к этой церкви. 24 января 1924 года местными властями было вынесено решение о регистрации обновленческой общины Рождество-Богородицкого храма. Староста церкви Ф. П. Гузик пытался оказать сопротивление, не отдавал ключей, но был арестован. Ключи у него, таким образом, были отобраны и переданы обновленцам. Положение с богослужением в храме из-за этого осложнилось. Хотя у православных и оставался верхний храм Рождество-Богородицкой церкви, но вход на оба ее этажа был через одну железную дверь.