Священные камни Европы
Шрифт:
Рыцари барона Эволы
Жил в Италии XX века барон Юлиус Эвола. Это был сильный мыслитель, но страшный путаник. По какому–то нелепому недоразумению он считал себя язычником и отвергал «догмы христианства». Но барон отстаивал «мир традиции» не отдавая себе отчет, что в Европе XX века никакой иной живой традиции не существовало, языческая традиция была уже не первую тысячу лет мертва, встать на её почву было при всем желании невозможно. В итоге барон, отстаивая традицию, но отвергая христианство, по сути утверждал завоевания и плоды христианства, например — рыцарство.
Слово «рыцарство» барон Эвола, кажется, ни разу даже не произносит, но не много найдется авторов, которые бы тоньше и глубже выразили
«Мир традиции толкует жизнь, как извечную борьбу метафизических сил: небесных сил света, порядка с одной стороны и темных, подземных сил хаоса и материи с другой стороны. Традиционный человек должен был вступить в эту битву и одержать победу одновременно и на внешнем, и на внутреннем уровне. Внешняя война считалась подлинной и справедливой, если она отражала борьбу, идущую в мире внутреннем. Это была битва тех сил и людей, которые во внешнем мире имели те же черты, которые необходимо было подавить и обуздать внутри себя».
По сути это объяснение глубокого духовного смысла крестового похода и любой войны за веру. Это гораздо глубже, чем у Бернара Клервосского, Эвола идет дальше. И это вполне христианское объяснение.
Он понимает «традицию» так: «Культура или общество являются традиционными, если они руководствуются принципами, превосходящими просто человеческий, индивидуальный уровень, если все их сферы образованы влиянием свыше, подчинены этому влиянию и ориентированы на высший мир… Жизненный уклад, который можно определить, как нормальный — вертикально ориентированный и напрямую связанный с истинным смыслом».
Эвола по сути рисует портрет христианской цивилизации, причем в связи с проблемами, которые породило расцерковление Европы: «Другой мир, подвергшийся нападению со стороны европейского нигилизма и отрицаемый им, как чистая иллюзия, или осуждаемый, как бегство от действительности, не есть иная реальность, это иное измерение реальности, где реальное, не отрицаясь, приобретает абсолютный смысл в непостижимой обнаженности чистого бытия».
Барон Эвола, может быть, и сам о том не догадываясь, с предельной ясностью и четкостью прочертил ту систему координат, в которой действует рыцарь. Это не отражение исторической эпохи, породившей рыцарство, это понимание жизни и своей роли в ней, которое в любую эпоху присуще настоящему рыцарю.
Что же такое рыцарь, каковы его свойства и качества? Эвола рассказал об этом, ни разу не употребив слово «рыцарь»: «Живые и характерные ценности, за которыми эта концепция признает преимущественное право — любовь к иерархии, умение повелевать и подчинятся, храбрость, чувство чести и верности, готовность к самопожертвованию даже в тех случаях, когда подвиг останется безымянным, ясные и открытые отношения между товарищами, между командирами и подчинёнными. Вопреки буржуазно либеральному утверждению, воинская идея не сводится к грубому материализму и не является синонимом превознесения грубого использования силы и разрушительного насилия. Основными чертами этого стиля являются любовь к дистанции, иерархии, порядку, способность подчинять свои индивидуальные интересы высшим принципам и целям. Этому стилю свойственны твердость в поступках и отсутствие красивых жестов, идеал ясности, внутренняя уравновешенность, недоверие к экстатическим состояниям и смутному мистицизму, чувство меры, способность объединяться, не смешиваясь, как свободные люди, ради достижения высшей цели или во имя идеи».
Кто–то может не узнать в этом портрете рыцаря, вспомнив, к примеру, о пресловутом «отсутствии дисциплины», и усомнившись в том, что рыцарям свойственна «любовь к порядку». Но на самом деле феодализм — это очень четкий и детализированный порядок, в рамках которого каждый занимает своё точно определенно место, и
Далее именно об этом: «Готовность подчиниться воинскому порядку и в одно мгновение вместе со своими вассалами стать мужами вождя, однако, всегда сохраняя при этом независимость, чувство одиночества, принципы различия и соблюдения обособленности в коллективе». «Истинный король хочет иметь подчиненных, являющихся не тенями, не марионетками, не автоматами, а личностями, воинами, живыми и могущественными существами, и его гордость заключается в том, чтобы чувствовать себя королем королей».
Это именно о рыцарстве, то есть это о воинах именно христианских, а уж ни как не языческих. Далее «интуитивное христианство» проявляется у Эволы ещё более ярко:
«Воинской традиции неведома ненависть, как основа войны. Ненависть, ярость, злоба, презрение в глазах истинного воина являются ублюдочными чувствами, он не нуждается в разжигании столь низменных чувств, в экзальтации. В традиционных государствах война велась с холодной головой, без всякой ненависти или презрения между противниками».
Здесь ответ на вопрос, который ставили перед собой христианские мыслители. Когда читаешь Бернара Клервосского, может показаться, что он лишь против бессмысленных феодальных усобиц и восхваляет войну за веру. Но! И во время феодальной разборки можно сражаться, не загадив свою душу. И на войне за веру можно озвереть так, что убьёшь веру прежде всего в самом себе. Эвола объясняет: сражаться по–рыцарски, значит сражаться без низменных ублюдочных чувств, то есть не разжигая в себе греховные страсти.
Если надо взяться за меч, значит надо, но ненависть к врагу — греховна, презрение к врагу разрушает душу воина. Настоящий рыцарь ни одного человека не считает хуже себя, включая врага, даже если этот враг совершает нечто ужасное.
Военная профессия связана с необходимостью заглядывать смерти в глаза. У рыцаря особые отношения со смертью. Эвола пишет: «Жизнь заключает естественный союз с риском, преодолевая инстинкт самосохранения, включая так же те ситуации, когда возможность физической смерти открывает путь к постижению абсолютного смысла существования и раскрывает в действии «абсолютную личность». Речь даже не о том, что на пределе сил может быть достигнуто индивидуумом в смертельном поединке, весть о котором ни когда не достигнет чьих–либо ушей, не только о безымянных подвигах, которые остаются без зрителей и совершаются без всяких притязаний на славу и ни когда не будут востребованы любителями романтического героизма. Важнее то, что процессы подобного рода в целом ведут к формированию человека нового типа… Этот современный тип носит смерть в себе, он уже не поддается пониманию в терминах индивида».
«Этот современный тип» — достаточно древний. Это рыцарский тип. Это, собственно, один из способов христианской самореализации личности. Это неудержимый порыв человека в святости, к максимально возможному для него религиозному действию. Такого воина уже действительно трудно понимать в терминах индивида, потому что неудержимый порыв к Небу выводит его за пределы собственной личности.
Эвола по сути призывает к возрождению рыцарства: «Когда властители Запада сделали феодальную аристократию своими врагами, когда они систематически стали направлять свои усилия на создание «национальной» централизации — они начали сами себе рыть могилу».