Святая Русь. Книга 3
Шрифт:
— Не ведаю! Но мыслю тако, — честно отмолвил Киприан.
— Ну что ж! — Антоний вздохнул снова. — Пошлю ему грамоту с позовницами, да прибудет сюда!
Что произойдет, когда давно уже низложенный Пимен прибудет в Константинополь, Антонию было далеко не ясно.
Они простились, троекратно облобызавшись, и Киприан, сопровождаемый слугою с факелом, опять вышел в ночь, не очень веря в успех своего посещения. «Во всяком случае, он не забыл нашей прежней дружбы! — утешил сам себя Киприан. — И принял меня один, без подкупленного Пименом хартофилакта! »
К тайной радости Киприана
Требование было премного нелепым и принадлежало явно человеку, находящемуся не в себе. С заимодавцами Пимен расплатился еще у Азова, на устье Дона, и в Константинополе никто не угрожал ему новыми поборами. Слишком ясно было, что Пимен неистово боится суда. Послы Антония дипломатично ответили Пимену, что таковая просьба не входит в компетенцию патриарха и собора.
Вторично явившимся посланцам Антония Пимен ответил, что не придет к патриарху, пока не получит от него грамоту и не увидит, как тот его величает: «Како убо пишет к нему о святительстве и чести». Детская уловка: пусть-де Антоний сам назовет меня митрополитом! — слишком бросалась в глаза.
За эти дни пустопорожней волокиты и пересылок от Пимена сбежал архимандрит Сергий Азаков и, явившись в Продром, прямо заявил, что на соборе будет свидетельствовать против Пимена и требовать его низложения.
Закончился июль. Наступил и проходил август. На рынках бойко торговали свежими овощами и фруктами. У городских стен останавливались на продажу стада пушистых рыже-белых овец, и пока покупатели и продавцы отчаянно торговались, овцы вздыхали, щипали редкую траву, а бараны меланхолично покрывали ярок, не подозревая того, что скоро и им, и обгулянным ими подругам придет идти под нож мясника.
В конце концов Антоний решился созвать собор и в половине августа, переговорив с турецкой администрацией, послал третье, последнее посольство к Пимену, после коего неявившийся русский иерарх мог быть низложен в его отсутствие.
Церковные бояре, логофет диакон Михаил Анарь и референд диакон Дмитрий Марула, нарочито избранные Антонием, переправившись через пролив в сопровождении немногих слуг, пешком поднялись на гору. Пимен, порастерявший слуг и безоружный, увидев позовщиков, бросился бежать. Он бежал, тяжело дыша, с почти закрытыми, сошедшими в щелки глазами, бежал вдоль невысокой монастырской стены, посланцы же патриарха, подобрав подолы долгих подрясников, бежали за ним. Зрелище было позорное и крайне нелепое.
Беглого митрополита тяжко дышащие Анарь с Марулой наконец загнали в угол двора, начали говорить, но он смотрел на них совершенно белыми глазами, трясясь всеми членами, явно ничего не понимал и только дергался, порываясь убежать вновь. В анналах патриархии было записано после, что Пимен показался позовщикам «убо абие болезнию слежати, и дрожя, и огня исполнену, и ниже мало мощи от зыбания и от одержащаа его болезни, вся подвижа суставы, семо и овамо нося и обдержим», — не очень понятная в древнерусском переводе, но достаточно яркая картина!
Собор и суд состоялись в конце концов в отсутствие Пимена. Против него, в качестве свидетеля Киприана, выступили и епископ Михайло Смоленский, и Спасский архимандрит Сергий Азаков, спутники Пимена. На том же соборе Федор Симоновский громогласно объявил синклиту о мучениях своих, представив в свидетели Ивана Федорова. Подкупленные Пименом синклитики, ведая, что русский митрополит, кажется, сошел с ума, молчали, не вступая в дело. И, словом, решение об окончательном низложении Пимена стало единогласным и даже об отлучении его от церкви, яко злодея и убийцы. Да «отнюду же ни места ответу обрящет когда, ниже надежди будущего установлениа когда, но будет во всемь своемь животе извержен и несвящен». Постановили вернуть ограбленным Пименом людям «их стяжания», и прежде всего возвратить епископу Федору все отобранное у него в Кафе, а митрополиту Киприану передать церковное имущество — митрополичий посох, печать, сосуды и книги, привезенные Пименом с собою.
Грамота эта была составлена и подписана уже в начале сентября месяца, а одиннадцатого сентября, будучи в Халкидоне, болящий Пимен скончался. Тело его привезли в Константинополь, но положили вне города, противу Галаты, на генуэзском берегу, у церкви Иоанна Предтечи.
Так окончил свои дни этот человек, кого не можно пожалеть, ни посочувствовать ему, вознесенный к власти собственным вожделением и упрямством великого князя Дмитрия, и который в конце концов «ниспроверже живот свой зле» — как и надлежит погибать всякому, отступившему от заповедей Христовых.
Русичи тотчас, не стряпая, засобирались домой. Федор получил от Антония новое посвящение, теперь уже в сан Ростовского архиепископа. За три дня до смерти Пимена Федор с Киприаном взяли по заемной грамоте у грека Николая Нотары Диорминефта, приближенного самого императора, «тысячу рублев старых новгородских». Видимо, и им пришлось давать взятки патриаршим синклитикам. Для того чтобы просто возвратиться домой, сумма была слишком велика.
Первого октября Киприан в сопровождении двух греческих епископов, а также владык Ионы Волынского, Михайлы Смоленского и Федора Ростовского тронулся в путь. Летописец всей этой эпопеи Игнатий остался в Константинополе, возможно, для последующих переговоров с будущим императором Мануилом.
Стояла осенняя пора, пора бурь и тяжелых туманов, и Ивану Федорову пришлось испытать всю ярость моря, которую только мог выдержать утлый корабль. В конце концов путники доплыли до Белгорода, в устье Днепра, откуда сухим путем добирались до Киева и уже из Киева — до Москвы, где Киприана встречал синклит тех же владык, что провожали Пимена из Рязани. Были тут и Евфросин Суздальский, и Еремей Рязанский, Исаакий Черниговский и Брянский, прибыл и Феодосий Туровский из Подолии. Всех Киприан приветствовал, иных заново утверждал в правах, полагая все Пименовы рукоположения неистинными, вслед за чем деятельно принялся за наведение порядка в митрополии, едва не сразу же по приезде вызвав из Нижнего изографа Феофана Грека, коему поручил расписывать, среди прочего, Успенский собор в Коломне.