Святая ведьма
Шрифт:
Людмила осеняет себя треугольником и шепчет слова молитвы. Это всё россказни, что ведьма не может заходить в церковь. Может… может и чины в инквизиции занимать. Предупредительный священник ведет Людмилу в сторону малоприметной двери.
Людмила входит в его келью. Женщины не должны заходить в обитель мужчины. Но Людмила сейчас не женщина, а духовное лицо. Тем более, что по рангу она выше деревенского священника.
Узкая кровать, стол и табуретки. Шкаф со священными книгами. Особенно умиляет умывальник с соском, над обязательным тазиком на невысокой тумбочке в углу. Людмила такие видела только на картинках.
– Присаживайтесь, абатесса. Доставите мне радость и разделите трапезу? – священник сама любезность.
– Отец Николай, я вообще-то тороплюсь…
– А после и вещицу эту пойдем смотреть. Дорога-то, чай, была не близкой.
Ох и не идет этой горилле подобная мягкость. Ему бы на боксерском ринге морды разбивать, а не кисточкой помазания творить. Людмила соглашается и присаживается на одну из табуреток. Священник выходит из кельи.
Людмила терпеливо ждет. Во время ожидания выложила бумагу с печатью Великого инквизитора. Подпись она давно научилась подделывать, а вот печать ей как нельзя кстати попалась. Наверно это Темные силы её руку тогда подтолкнули… Правда, Фердинанда обварила. Снова ловит себя на мысли, что называет его Фердинандом. Как своего. Как близкого…
– Вот, подкрепимся, чем Бог послал, – священник вносит грубый поднос, на котором красуются тарелки с окрошкой, хлеб и большая кринка молока.
После произнесения молитвы начинается поглощение трапезы. Всё происходит в полном молчании, так как основной разговор предстоит при показе находки. Священник краем глаза читает выложенную бумагу. Печать он не мог не узнать.
Окрошка такая вкусная, огурчики аппетитно похрустывают на зубах. Небольшой привкус от кинзы присутствует, но это скорее блажь хозяина – Людмила никогда в окрошку ничего, кроме укропа и лука не крошит. Хлеб оказывается мягким и вкусно пахнет дымком. Так вкусно, что пальчики оближешь…
Вот только почему-то пальчики начинают расплываться…
Голова тяжелеет, неужели от сытного ужина?
Веки с трудом поднимаются, наливаются тяжелым свинцом…
Людмила замечает усмешку священника…
Это последнее, что она видит перед тем, как тяжелая голова клонится к столу и Людмила погружается в сон без сновидений…
Пробуждение же приходит от холодного ветерка, который прогуливается по её обнаженному телу.
Где я? Темнота такая, словно лежу с завязанными глазами. Хочу стянуть сковывающую повязку, но руки отзываются звоном цепей. Я прикована? Лежу на грубом тюфяке, соломинки колют в бок. Ноги? Тоже звон цепей. Холодный металл натирает кожу. Да где же это я? Руки закинуты за голову, ноги расставлены в стороны.
– Эй! Кто-нибудь! – кричит Людмила.
Ничего. Тишина. Подвал? Или скрытая комната для пыток? Такие обычно делают под замками – чтобы запах крови не опускался и не портил аппетит. Людмила снова пытается выдернуть руки, но безуспешно, болты прикручены на совесть.
Дикость какая, и это в век современных технологий? Какими бы не были тонкими женские кисти, но пролезть в отверстие кандалов им не удается. Главное – не паниковать. Из любого положения есть выход. Надо попробовать рассуждать логически. Её опоил священник? Несомненно. Почему он это сделал? Где она допустила ошибку? Вряд ли священник настолько безумен, что покусится на посланницу от верхвоного инквизитора.
– Э-эй! Меня кто-нибудь слышит? Помогите!
Снова без надежды на успех, слова канули в тишину. Эха нет, значит, она не в большом помещении, а в мелкой каморке. В келье священника? Но там было окно, а здесь нет ничего. Повязки на глазах нет, Людмила уже проверила, когда попыталась почесать ухо.
– Эй!! Именем Святой Инквизиции!! – выкрикивает Людмила что есть сил.
На этот раз слышится звяканье ключей. Очень своевременно, будто человек сидел под дверью. Дверь с жалобным скрипом открывается и в маленькую каморку, похожую на склеп, входит батюшка Николай. В большой ладони почти скрывается канделябр с пятью свечами. Он хмуро смотрит на женщину.
Свет от свечей дает возможность оглядеться. Она лежит на каменном возвышении, на которое брошен заскорузлый тюфяк. Руки и ноги прикованы цепями к кольцам в стенах, похожих на булыжную мостовую. И да, Людмила полностью обнажена. Почему-то все инквизиторы любят измываться именно над голыми людьми. Чтобы к боли добавлялось чувство неловкости и стыда.
– Так чьим именем ты пытаешься прикрыться… ведьма? – последнее слово священник выплевывает с ненавистью.
– Отец Николай, что всё это значит? В отделе расследований по делам служебных нарушений вас по головке за такое не погладят.
– Матушка, – снова ненависть, – это ты меня сейчас по головке будешь гладить, и умолять, чтобы я тебя не сдал в Инквизицию. А ведь там очень обрадуются, когда узнают, что ведьма выдавала себя за абатессу.
С этими словами он тянет что-то из кармана. Какую-то тряпочку. Тряпочка растягивается и хлопает его по пальцам с легким щелчком. Он поднимает её выше. Резиновая маска! Но как?
– Или ты надеялась обмануть храмника с Истинным взором? – скалится священник.
Темные силы! Вот хуже и придумать нельзя. Храмник с Истинным взором… Откуда же я могла знать, что один из элитных воинов будет прозябать в глухой деревне.
Людмила маску не одевала в городе, потому что от храмников невозможно скрыться за личиной – они видят суть человека. Но они элита, их не выпускают из города, почему же этот здесь?
– Удивляешься, почему я не в мегаполисе? Изгнали меня, девочка-ведьма. Изгнали за излишнюю жестокость.
Появляется огромное желание закрыть глаза. Как в детстве – если закроешь, то не так уж и страшно. Людмиле становится очень страшно, особенно, когда увидела, как он вытаскивает из кармана рясы длинное, тонкое шило и начинает нагревать его на огне свечи.
Дверь медленно закрывается, и они остаются вдвоем в этой маленькой комнатушке, похожей на склеп. Людмила не знает, что делать. Просто не знает. Не взяла с собой ни одного зелья, ни одного порошка, никакого оружия. Да и не пригодились бы они – этот хитрый зверь предусмотрел возможное сопротивление. Поэтому опоил и приковал так, чтобы Людмила не смогла сделать ни одного пасса руками.
Людмила смотрит, как блестящий клык шила темнеет под пламенем свечи. Правду говорят, что ожидание смерти хуже самой смерти. Тень священника колеблется на серой стене, будто огромный оборотень вырывается из человека. Под учащенным дыханием язычки пламени колышутся сильнее.