Святочные рассказы
Шрифт:
Алексей вышел из своей прятки и встал на ноги. Данило повалился на лавку; старуха закрыла лицо руками и последовала его примеру.
– Данило Левоныч, тетушка Анна, не пужайтесь! это я… – произнес Алексей, делая шаг вперед.
За слыша знакомый голос, муж и жена подняли голову.
– Как!., ах ты, окаянный! – воскликнула старостиха, мгновенно приходя в себя. – Левоныч, хватай его!..
– Каженник!.. – проговорил староста, протирай глаза и тяжело подымаясь с места.
– Хватай его, держи! – голосила старуха, принимаясь толкать мужа.
– Полноте вам сомневаться… – сказал не совсем твердым голосом Алексей, – я не вор какой, не убегу от вас, сам дамся в руки…
– Чего тебе надыть? – заревел Данил о, грозно подходя к парню.
– А! так вот как! – крикнула старостиха, кидаясь на дочь, – так вот ты какими делами… погоди, я с тобой справлюсь!
– Тетушка Анна, не тронь ее… – сказал Алексей, становясь между дочерью и матерью, – видит бог, она не причастна… я во всем причиной и винюсь перед вами.
– А вот погоди, ты у меня скажешь, зачем затесался под лавку, – вымолвил староста, хватая парня.
– Погоди, дядя Данило, постой, не замай, – я винюсь и без того… – пришел с ребятами к тебе; думали позабавиться, песни поиграть… кричат: ты идешь… все вон кинулись, я один не поспел, – вот и вся вина моя… а она, дочь твоя, Данило Левоныч, видит бог, ни в чем не причастна!..
– Да ты, дурень ты этакой, что его слушаешь! тащи его в сени… дай ему таску, чтоб помнил вперед… тащи его… ах ты охаверник, каженник проклятый!.. постой, я тебе дам знать… – голосила старостиха, подталкивая Алексея в спину, тогда как муж тащил его в сени, – так, так, так, хорошенько ему, разбойнику!..
Увещевание и разговоры были напрасны; староста и жена его стащили бедного Алексея на двор, и вскоре послышался шум свалки.
– Ну, теперь я с тобой поговорю, – начала старостиха, торопливо вбегая в избу, – ах ты, срамница ты этакая!.. Да где она?.. Парашка! – крикнула она, оглядываясь во все стороны.
Увидя дочь, которая стояла на лавочке и, просунувшись по пояс в окно, глядела на улицу, старуха пришла в неописанную ярость.
– Что ты тут делаешь? – взвизгнула она, втаскивая ее в избу и замахиваясь обеими руками.
– Без тебя, матушка, постучали в окно… я отворила… какой-то человек…
– Какой человек?..
– Должно быть, нищенка…
– Какой там еще леший?.. – произнес староста, входя в это время в избу.
– Нищенка, батюшка, – отвечала Параша, – просится переночевать…
– А! это, должно быть, тот самый, что стучался к Савелью да всех нас переполошил, – проговорил Данило, нетерпеливо подходя к окну, в котором мелькнула бледная тень человека. – Погоди же; я тебя выучу таскаться по ночам… Чего тебе надо? – крикнул он, просовывая голову на улицу. – Отваливай, отваливай отселева, коли не хочешь, чтобы я проводил! Вишь, нашел постоялый двор, в какую пору таскаться выдумал… Погоди, я еще узнаю завтра, что ты за человек такой!.. Ступай, ступай!.. Вишь, взаправду, повадились таскаться, – промолвил староста, захлопывая окно, – прогнали с одного двора чуть не взашей, нет – в другой лезет… И добро бы время какое, а то метель, вьюга, стужа… Тут и собака, кажись, лежит – не шелохнется, а он слоняется да окна грызет… О-ох! – заключил Данил о, зевая и разваливаясь на печке.
VII
«Вот не было тоски и печали! – подумал Алексей, выходя из Старостиных ворот на улицу, – все как есть, все теперь пропало! – продолжал он, равнодушно шагая по сугробам и не обращая внимания на студеный ветер, который гнал ему в лицо целое море снегу! – И зачем было идти к ним в избу?.. Как словно не знал я, не видал, – не вернуть и им пропавшего дела. Коли прежде зароком не велели ей молвить слова, – бегала она от меня, как от волка; теперь, стало, и подавно ждать нечего… Эх, загубил я вконец свою голову!..»
Раздумывая таким образом, он не заметил, как очутился перед воротами своей избенки. Из слухового окна все еще мелькал огонек, и Алексей, не ожидавший застать старуху-мать на ногах, поспешил в избу. Но старушка предупредила его; она давно сидела настороже, прислушиваясь к малейшему шуму и шороху. Чуткий слух не обманул ее. Заслышав знакомые шаги, она суетливо поправила платок на голове, взяла лучину и, прежде чем сын успел пройти двор, стояла уж в сеничках.
– Ох, родной мой, куда это ты запропастился? – произнесла она, выбегая на крылечко и заслоняя дрожащею ладонью лучинку. – Уж я ждала-ждала; время, думаю, недоброе, не прилунилось ли чего, помилуй бог…
– Нет, матушка, ничего, – весело отвечал Алексей, взбираясь по ступенькам.
– То-то, родной… а я сижу так-то да думаю…
И старушка, улучив минуту, когда парень прошел мимо, взяла лучину в левую руку, взглянула на сына и, отвернувшись несколько в сторону, сотворила крестное знамение. После этого она догнала его, и оба вошли в избу.
Избенка была крошечная: стены ее, перекосившиеся во многих местах и прокопченные дымом, были так черны, что даже с помощью лучины едва-едва можно было различить что-нибудь в углах. Но, несмотря на то, везде, куда только проникал глаз, виднелись следы заботливости и строгого порядка; все показывало, что старушка была добрая, радетельная хозяйка. Ничто не валялось зря, где ни попало, все было прибрано к месту, земляной пол был чисто-начисто выметен; и хотя во всем виднелась страшная бедность, но все-таки лачужка Василисы глядела как-то уютнее, приветливее, теплее многих соседних изб. Наружность самой хозяйки соответствовала как нельзя лучше ее жилищу: это была крошечная, тщедушная старушонка, с вдавленною грудью, прикрытою толстой, заплатанной, но чистой рубахой. Голова ее, повязанная ветхим платком с длинными концами назади, склонялась постоянно набок, – ни дать ни взять, как кровля ее избенки. Лицо Василисы было желто и покрыто, как паутина, морщинами, но столько еще веселости отражалось в ее светлых глазах, столько добродушия проглядывало в потускневших чертах ее лица, что нельзя было не полюбить ее сразу.
Заложив в светец лучинку, она тотчас же подошла к сыну.
– Алеша, погляди-кась на меня… ты словно, касатик, не весел?..
– Нет, матушка, право, ничего, – отвечал парень, отходя к печке и принимаясь развешивать на шестке вымокшую овчину.
– Полно, родной, я вижу… не тот ты был, как вышел из дому; уж не прилунилось ли чего? – вымолвила старушка, преследуя сына и устремляя на него пытливый взгляд.
– Взаправду ничего, – сказал Алексей, стараясь засмеяться, – ходил с ребятами по соседям, везде пир такой, веселье… с чего, кажись, быть невеселу!..
– То-то, то-то, касатик, с чего тебе кручиниться… а я так-то сижу, да думаю: куда, мол, думаю, запропастился…
– Я, признаться, матушка, не чаял, что ты станешь меня дожидаться…
– Ах ты, голова, голова!., а то как же?.. Так-таки лечь мне да махнуть рукой?.. Вспомни-ка, какой нынче вечер!.. Разве ты запамятовал, что было у нас прошлого года?.. Ну-ткась, ну, раскинь-ка умом, – весело прибавила она, качая головою и не отрывая глаз от парня.
Конец ознакомительного фрагмента.