Святое дело — артель
Шрифт:
Климкин с одной спички запалил костерок для чая. Подкользин подвесил на жердь два ведра воды, — на семнадцать едоков одного ведра мало, Сережа и Генка собрали на берегу валежник, срубили на дрова сухостойную осину. Музарян и Дерябин расстелили на земле большой кусок брезента, который был артельным столом, остальные рыбаки выкладывали в общую кучу продукты и припасы.
— Ой, не могу! Виктор Палыч! Да ты никак рыбные консервы привез? — засмеялся Барабашин. — Спрячь и не показывай!
— А в чем дело? — удивился Серегин отец.
— Примета плохая. На рыбалку с рыбными консервами
За суматохой и разговорами незаметно вскипел чай.
— Трескай больше, впрок, — посоветовал Генка Сереже. — Теперь, считай, до самой ночи, до ухи, не перекусить. Некогда будет.
В общей куче на брезентовом столе среди бутербродов, вареных куриных ног, мятых яиц и смуглых пирогов лежали припасы и из Генкиной сумки — конфеты; яблоки и одинокий апельсин. Генка хлебал горячий чай и искоса поглядывал на желтый бок апельсина — не покусится ли кто из мужиков? Апельсин был и Генкин, и уже не Генкин. Припрятывать его для себя, как мама советовала припрятать яблоки, Генка, конечно, не стал. Он твердо знал рыбацкую заповедь: «Артельно на стол, артельно за стол». И знал, что мужики не обидят, оставят самое вкусное пацанам.
Один Дерябин решил, очевидно, поддразнить Генку, проверить его выдержку: взял апельсин, покрутил, понюхал ноздреватую корочку, лукаво посматривая на Генку. Генка — ноль внимания, куриную ногу грызет. Дерябин апельсин на место положил, съел яблоко вместе с семечками. Яблок Генке не жалко.
— Эт-то ж ч-чья ж т-такой жена п-пекла? — разламывая пирог надвое, косноязычно спросил Крошелев-старший. Генка поймал себя на том, что вновь, как дурак, выпятился на изуродованное лицо Крошелева. Лицо неприятное: одна щека стянута в узлы блестящей розовой кожицей, бровей, век нет, углы рта как надорванная бумага. Отец рассказывал, что Крошелев-старший в танке горел и контужен сильно.
— Моя, братцы, моя! Беда с нею, — отозвался серенький мужичок в задрипанной шапке-ушанке. — Пряжит пироги через день, да все у нее мимо цели. То подгорит, то тесто прокиснет, то вот эдакие железобетонные: Я тут вздумал ее похвалить, говорю: «Клавдюшка, твои пироги мужики через колено ломали, ели и нахваливали. А у Палыча больной зуб наконец-таки вывалился!». А она в слезы! Ревела так, что нижним соседям заново потолки белить придется. Пять дней не стряпала, обижалась. Но не вытерпела, так что угощайтесь…
Рыбаки заулыбались.
— Бабьи слезы — кобылий пот. Одна цена.
— Дядь Вавилкии, как так — слезы и пот?
— Кобыла потеет, едва на нее хомут оденут. Шага не шагнула и уже вспотела, устала. Так и бабьи слезы.
Вавилкин распушал длинные седые усы — щеки его раскраснелись, пос подрумянился, точь-в-точь Дед Мороз на пенсии, только бороды и шапки с красным верхом нет. А глаза такие лукавые, словно вот-вот «козу» на двух пальцах сделает или подарок из мешка вынет.
— А ну-ка, Сережа, отгадай загадку: «Пришли воры, хозяина украли, а дом сквозь окна ушел»? Ты, Генка, молчи, не подсказывай…
Серёжа заморщил лоб, застыл с набитым ртом. Все глядели на него выжидательно. Рыбак или не рыбак? Оп покачал головой, — нет, мол, не знаю. Торопливо дожевал.
— Рыбаки, рыба и невод. Вот что такое…
— Эх, невод-невод. Теперь им не шибко. Рыбнадзор шастает. Глухо.
Заканчивали завтрак, выплескивали из кружек остатки чая. Генка выдернул из общей кучи апельсин.
— Кто будет?
— Кушайте сами, ребятки.
Разделил надвое, Сереже и себе.
Быстро разобрались, кому куда и кому что: Климкин у костра за кашевара, Генка, папа и Рейно Арвидович на фанерной лодке «катюшу» запускать, двое на остров за артельными лодками, остальные — кто со спиннингом, кто с удочкой — вдоль по берегу…
— Мужики! Сбор по сигналу! На уху. И рыбкой меня обеспечьте, главное ершиков, ершинций. Без них уха не уха.
Климкин всегда один уху варил, помощников не терпел. За компанию с ним остались Варнак и Кеша.
На удачу казак на конь садится — на удачу конь его копытом бьет
Рейно Арвидович кашлянул, почесал лысину, переметнул жиденький клок из пяти волосин с одной стороны лысого темени на другую и запустил на воду «.катюшу». Папа приналег на весла, лодка пошла веселее, прибавила ходу, и «катюша» все дальше и дальше отплывала от лодки. По мелкой ряби запрыгали поводки с «мушками». С волны на волну, как бабочки — с цветка на цветок.
Генка забросил по левому борту дорожку, закрепил катушку на «трещотку», спрятал ладони меж колен, замер.
Короткое бамбуковое удилище чуть вздрагивало от каждого гребка весел, — это в глубине крутилась и дразнила золотая блесенка.
Глупая это выдумка — блесна. Генка не любил ловить рыбу на блесны, — нет, порой попадались вполне приличные рыбины, так что с этой стороны все нормально. Уловисто в хорошо. Но перед рыбой было неловко, — кусок латуни и тройной крючок, вот и вся приманка. Сплошное надувательство. На червя все-таки честнее, он съедобный, его рыба может взаправду кушать, а потом осторожной и не жадной рыбе совсем не обязательно заглатывать червя вместе с крючком. Как плотички, — откусили кончик и юрк в сторону, откусили — и в сторону…
По воде вслед за мушками сиганула режущая кромка спинного плавника. Дядя Рейно подогнул ногу под лавку, приготовился подсекать. Еще одна кромка сиганула за «катюшей». Исчезла. Вновь блеснула. «Неужели мимо?» — подумал Генка. И тут как дернулась бечева в руках у Рейно Арвидовича. Дернулась, пришлепнула по воде, как натянутая струна, и все десять «мушек» разом выплеснули десять водяных фонтанчиков. Словно пулеметная очередь пробежала от лодки до «катюши».
«Да, мимо, — огорчился Генка. — Если бы хоть на одну мушку клюнуло, то такой ровной очереди не получилось».
Рейно Арвидович приподнял плечи, насторожился и вдруг как дернет бечеву. Точно! Есть! И размеренными взмахами, стараясь не запутать поводки, стал сматывать снасть.
— Неужели клюнула? — шепотом спросил Генка.
Дядя Рейно утвердительно мигнул. Бечева, как змея, вилась ходуном в его руках. Отец перестал грести, сушил весла.
— Помочь? — спросил он Рейно Арвидовича.
Дядя Рейно отрицательно зажмурился, привстал, высоко поднял бечеву, — на поводке полешком висел небольшой хариус. Генка отцепил его от тройника.