Святое дело
Шрифт:
«А это что такое?» – удивился отец Василий и подошел ближе.
– Щеглов! – крикнули из толпы. – Верни наших детей!
И отец Василий сразу понял, в чем дело. Здесь собрались матери тех немногих подростков, кого еще не выпустили из СИЗО под подписку, просто потому, что следственный аппарат не успевал переработать все это колоссальное по своим масштабам человеческое сырье, а отпустить во избежание сговоров и дальнейшего искажения истины не мог.
Рядом с мамками стояли младшие братишки посаженных парней и подростков, а впереди всех,
– Щеглова к ответу! – выкрикивала она.
– ...к ответу!!! – вторила ей толпа.
– Долой коррупцию и беспредел! – мощно выдыхала Поплавская.
– ...беспредел!!! – вторило ей отдающееся от высоких стен центральных зданий эхо.
– Долой прокурорский произвол! – выбрасывала руку вперед Поплавская. – Дураков на мыло!
И тогда пришедшая с мамками пацанва полезла в огромные клетчатые, пошитые из мешков из-под сахара сумки и начала доставать оттуда увесистые, но не крупные, как раз по руке камни.
«Оба-на!» – выдохнул священник и тут же увидел, каково это «оружие пролетариата» в действии.
Пацаны были на удивление метки, и стекла полетели сразу. Они гулко охали, проседали и с глухим шелестом сверкающим на ярком солнце серебристым дождем осыпались вниз, на аккуратно, почти по-европейски подстриженный зеленый газон.
– Щеглова к ответу! – крикнула Поплавская, и пацаны провели вторую атаку, уже на втором этаже.
– Дураков на мыло! – и застонали и заскрежетали выбиваемые стекла третьего...
– Мать честна! – охнул священник. – Этого мне еще не хватало!
Но не этот разбойный и глубоко народный «акт возмездия» потряс его, нет. Просто из расположенного неподалеку здания РОВД уже высыпались один за другим высокие плечистые парни в камуфляже. Власть была готова к подобной акции и собиралась ответить «симметрично».
– Подонки! – крикнул кто-то из толпы, видимо, понимая, что силовым методам власти противопоставить просто нечего.
Парни подтянулись поближе, и священник с удивлением узнал в командире того самого майора, которого он видел много дней назад на фильтре. Майор уверенно командовал местными ментами, и те исполняли приказания так точно, словно прошли под его началом не один час усердных тренировок.
Толпу стремительно окружили, профессионально отделили от нее несгибаемую Поплавскую и начали рассекать надвое, затем еще раз надвое, пока вся она не стала состоять из мелких, по восемь-десять человек, групп. Здесь работали профессионалы.
Отец Василий проводил взглядом волочимую животом по асфальту Поплавскую, отметил, как моментально женская агрессия превратилась в бессильные вопли и проклятия, глубоко вдохнул, выдохнул, решительно развернулся и пошел в храм.
«Мы пойдем другим путем, – глотая обиду, мысленно твердил он. – Не таким путем надо идти!»
Священник быстро вернулся в храм, но диакона Алексия на месте не обнаружил. Этот безответственный проныра уже упылил в город собирать очередную порцию бабских сплетен. Отец Василий неудовлетворенно рыкнул и принялся ждать – то, что он замыслил, совершить без Алексия было сложновато. Но лишь через долгие сорок минут тщедушная фигура диакона показалась в церковных воротах.
– Алексий! – гаркнул поп. – Ко мне! Мать твою...
– Вы не представляете, чего в городе творится! – на полусогнутых подбежал к нему диакон. – Там такое творится! Такое...
– Да мне плевать! Ты мне здесь, на месте нужен, а не в городе! – прорычал отец Василий и ухватил мерзавца за немытые патлы.
– Вы не понимаете! – взвизгнул Алексий. – Они снова фильтр открыли!
– Как? – выпал в осадок священник. – Ты чего такое говоришь? Для кого?
– Я не знаю... – поднял узкие плечи вверх диакон. – Я только знаю, что теперь там наши, местные заправляют, а «чеченцы» у них навроде инструкторов.
«Оп-пачки! – охнул священник. – Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!» Все стало ясно, как день: формально не вводя в городе никакого там «особого положения», глава фактически его ввел. Но крыть потенциальным немногочисленным оппонентам будет нечем, никакого там «спецподразделения», все свои, нормальная милицейская работа...
Отец Василий не стал бы никого за это упрекать: власть руководит, как умеет, в меру своего интеллекта, и других у нас нет. Но ему было безмерно печально оттого, что дело, которое можно было разрешить полюбовно, превращается в грязное, кровавое и бесчестное побоище между народом и его избранниками. Просто потому, что у кого-то не хватает смекалки или, что еще хуже, эта смекалка работает лишь на свой персональный служебный интерес.
– Вы волосы-то мои отпустите, – осторожно попросил диакон, и священник вздрогнул и выпустил своего помощника.
– Значит, так, Алексий, – задумчиво произнес он. – Давай по знакомым, всем, кого знаешь, скажи, что мы будем молебен проводить на освобождение узников и остановление насилия.
– Когда? – сглотнул Алексий. Он прекрасно понимал силу искреннего обращения к господу.
– Ровно в шесть вечера сегодня. Вперед, Алексий! И не подведи меня на этот раз!
– Я? Вас? Да ни за что! Да я сюда весь город соберу!
Алексий подпрыгнул на месте, развернулся и помчался исполнять волю человека, которого он любил и уважал более всех на свете.
Народ начал собираться уже к четырем. И в любой другой день отец Василий торопиться бы не стал и начал бы молебен ровно в шесть, как и распорядился. Но не сегодня. Сейчас, когда силы добра и зла стояли одна напротив другой так плотно, он не мог упускать ни секунды времени, и он начал в шесть минут пятого.
Из храма вынесли чудотворную икону Николая Угодника, и прихожане как один вздохнули и опустились на колени. Отец Василий широко, истово перекрестился и затянул пятидесятый псалом.