Святое возмездие
Шрифт:
– Опять? – не соображая, что его прекрасно слышно, застонал прямо в микрофон милиционер. – Господи, как они меня задолбали! – И, уже прокашлявшись и взяв себя в руки, добавил: – Пусть в общем порядке ждет.
Разбирательство длилось долго. Омоновцы построили задержанных в два ряда, так, чтобы освещение было наилучшим, развернули ряды спинами один к другому и приготовились к проведению методичного, неспешного, детального досмотра и проверке документов. Отец Василий стоял и посматривал
Бугров, успевший-таки напоследок съездить еще пару разиков Максу по физиономии, сообразил, что бил офицера ФСБ, и буквально почернел от горя. Он никак не мог понять, как так случилось, что они, честные российские офицеры, оказались по разные стороны баррикад. И только заметив невдалеке от себя отца Василия, он определенно понял, кто главный злодей, стравивший нормальных русских людей в противоестественной для них драке. По крайней мере, выражение лица у него изменилось с растерянного на сосредоточенное и злое.
Купону тоже приходилось нелегко. Махмуда, как лицо кавказской национальности, сразу же выцепили из толпы и отвели в автозак, и теперь несчастный бандитский бригадир напряженно думал, что говорить Сомову. То, что Пал Палыч не простит ему потери торговца смертью, было очевидно.
– Щеглову надо звонить, – дружелюбно посоветовал стоящий рядом Исмаил. – Скобцов только его слушает.
– И то верно! – обрадовался Купон и, настороженно озираясь, чтобы не вызвать ответных мер со стороны прогуливающихся между рядами омоновцев, сунул руку в карман. – Блин, мобилу в машине оставил!
– Миша, дай Вениамину мой телефон, – с самым невинным выражением лица обратился к стоящему рядом священнику Исмаил.
Отец Василий вздохнул и, покачав головой, протянул мобильник. Он так и не мог примириться с этой страстью Исмаила к провокациям.
– Вот спасибо, мужики! – прошептал осчастливленный Купон. – Век не забуду!
Еще не общупанный, не обхлопанный и не опрошенный народ, заметив телефон, задергался. У всех где-то там, за пределами этой освещенной фарами поляны, были те или иные заступники, но вот телефон оказался только у муллы.
Исмаил не отказывал никому. Он терпеливо дожидался, когда лениво прогуливающийся вдоль ряда омоновец на миг отвернется, и тут же передавал трубку очередному претенденту на звонок. Священник вздыхал. Сдать муллу ментам было как-то не по-людски, но он прекрасно понимал, как осложнится работа милиционеров, если здесь начнет работать телефонное право.
– Что ты делаешь, Исмаил? – шипел он. – На фига оно тебе надо?!
– Не могу отказать людям, – счастливо улыбался мулла.
– Провокатор хренов! – качал головой священник.
– А ты стукач! – парировал мулла.
Через каких-нибудь четверть часа все подозрения отца Василия с лихвой оправдались.
Первым выдернули Купона. Судя по всему, Щеглов уже позвонил Скобцову и замолвил словечко за своего человечка. По крайней мере, из автобуса вышел заместитель Скобцова, громко спросил, кто здесь Пискунов, и, когда Купон откликнулся, его вывели из строя, отправили в автобус и вскоре отпустили вместе со всей братвой.
Буквально через полминуты наступила очередь Макса и того капитана, что не далее как сегодня расстрелял купоновский джип. Освобождать его вышел сам Скобцов. Начальник районной милиции хмуро вытянул капитана из строя, спросил, кто еще с ним был, и вполголоса распорядился вернуть бывшим задержанным оружие, документы и ключи от автотранспортных средств.
А потом уже начали поодиночке выдергивать и бугровских пацанов. Не у всех у них папы входили в число элиты, а потому оставшиеся в строю провожали уходящих с усмешкой, как неполноценных. Сказывался-таки на них создавшийся десятилетиями пролетарский менталитет городской окраины.
Машины подходили и подходили, и только за священника, муллу и, как ни странно, за Бугрова замолвить словечко было некому.
– А Купон-то еще здесь, никуда не ушел, – шепнул Исмаил отцу Василию.
– Где? – не понял священник.
– Да вон, посмотри, с ментами торгуется.
Отец Василий вгляделся. Точно! Неподалеку от автобуса, слабо освещенные отблесками света из его окон, стояли знакомые фигуры братков. Вот милиционер кивнул, сделал едва заметный жест рукой и медленно тронулся к автозаку.
– Он мента купил! Махмуда хочет вытащить! – охнул от внезапной догадки мулла и аж запрыгал на месте от раздирающих его чувств. – Мишаня, скажи омоновцу, что нельзя этого делать!
– Хочешь, чтобы я вместо тебя стукнул? – мстительно улыбаясь, поинтересовался священник.
– Какой ты злопамятный! Они же его сейчас уволокут, и хрен где я его потом найду! Пока где-нибудь в Студенке не всплывет!
– Тебе надо, ты и говори, – отвернулся священник.
– Вот оно, твое христианское человеколюбие! – пыхнул гневом Исмаил.
– И твоя гордыня тоже, – парировал священник и вдруг подумал, что мулла-то прав, и спасать торговца оружием надо немедленно – утащит его Купон, и привет!
И в этот момент за автозаком послышался шум схватки. Омоновцы встрепенулись и бегом-бегом помчались на путеводный звук. Прозвучал выстрел, второй, третий, затем крик – страшный, гневный, затем еще два выстрела подряд!
– Господи, что там? – выдохнул отец Василий, огляделся, понял, что больше их никто не пасет, и кинулся вслед за ОМОНом.
Раздались еще два выстрела, и сразу наступила тишина. Священник протиснулся вместе с муллой сквозь сгрудившихся вокруг спецмашины омоновцев и охнул. На ярко освещенной, укатанной до глянцевого блеска грунтовке лежал в луже крови большой, грузный Купон. Он умирал. Это было видно так же ясно, как и то, что вцепившийся ему в глотку Макс уже мертв. Мертв был и лежащий здесь же Махмуд, но лежал он тихо, в сторонке у колеса, совершенно буднично и просто.