Святой Грааль
Шрифт:
— Помрем вместе! — заявил он непреклонно.
Калика прошептал, опустив тяжелые набрякшие веки:
— Не дури... Как же Святой Грааль?.. Крижина?
Томас зажмурился, ненавидя себя за все, что обрушилось из-за него на друга:
— Но не бесчестье ли оставить тебя на погибель?.. Еще большее бесчестье спастись за твой счет.
— Но Крижина?
— Не хочу, чтобы она стала женой бесчестного человека.
— А Святой Грааль?
— Его еще рыцари Круглого Стола искали... Находили, снова теряли!.. Теперь понимаю, что Семеро Тайных уже тогда препятствовали... Но
Калика молча повернулся боком, Томас остатки ни на что не похожего омерзительного мха разделил строго поровну:
— Жуй. Помрем как мужчины.
Незаметно перестали ныть растертые кандалами ноги. На запястьях, где сочилась сукровица, взялась сухая шелестящая корка. Он перевел остолбенелый взгляд на калику, лишь теперь сообразив, что когда тот пожевал эту скользкую гадость впервые над водопадом, то все силы ушли на скорейшее заживление жутких ран. А теперь, гореть от стыда и позора, — сжигает остатки, пытаясь помочь ему, случайному попутчику. Верный друг, мирный искатель истины погибнет прежде него, человека войны? Меднолобого, как говорят старики, хотя лоб его закрыт не медью, а сверкающей сталью...
Он скрипнул зубами, подавленный чувством вины, проговорил зло:
— Когда этот мох начнет действовать?
— Это древняя одолень-трава...
За стеной сарая послышались тяжелые шаги. Загремел засов, двери с надрывным скрипом распахнулись. В ярком солнечном свете на пороге возник приземистый человек в красной рубахе, с выжженным багровым клеймом на лбу, тяжелыми надбровными дугами. Глаза были как буравчики, он быстро прощупал ими туго связанных пленников, задержал взгляд на калике, чье лицо покрывала засохшая корка крови.
— Кто их кормил? — спросил он жутким голосом, словно говорил из своего живота.
За его спиной задвигались в беспокойстве люди в кожаных куртках. Голоса их были как у вспуганных птиц:
— Никто!.. Клянемся!.. Да ни за что бы никто!..
— Почему у них слюни?
— Стены грызли с голодухи! Там плесень, мох...
Низколобый шагнул вовнутрь, остановился перед Томасом, пнул сапогом в лицо. Голова Томаса дернулась от удара, улыбка низколобого стала шире, он снова поддел пленника подкованным сапогом, где на носке тускло блестела медная загогулина.
— Вставай, падаль! — взревел он страшно. — Живая падаль, но как близко к мертвой?.. Сейчас с вами разберутся.
Охотники вошли следом, с трех сторон уперли в Томаса и Олега короткие сухие копья, где наконечники походили больше на ножи. Калика поднялся, вышел первым, бросив на Томаса предостерегающий взгляд.
Двор был залит до краев ярким солнцем, но воздух прохладный, свежий. Через зеленый двор молодая спелая девка несла, красиво изогнувшись, деревянное ведро. Вода выплескивалась через край, прозрачные капли блестели, как жемчужины. Искоса взглянула на избитых пленников, туго связанных, одного к тому же звякающего цепями, рассеянно улыбнулась, показав ровные белые зубы.
За воротами сарая еще двое стражников выставили копья, и так в плотном кольце, пленников
Он не услышал удара, в голове грохнуло, вспыхнули молнии, и он упал вниз лицом, но на губах уже в забытьи проступила улыбка.
Суровый голос над ним настойчиво произнес:
— Сэр Томас... немедленно приди в себя! Иначе умрешь.
Томас, заслышав знакомый голос, с трудом вынырнул из черноты забытья. Затылок все еще болел от удара: грохнули обухом топора, во рту был солоноватый привкус.
Под ним приятно холодил избитое тело гладкий мраморный пол. Они с каликой находились в большом зале, где вместо привычных стен с трех сторон белели высокие мраморные колонны, удерживающие массивный свод, на мозаичном потолке летели амуры, козлами прыгали сатиры в обнимку с наядами, вакханками и прочими нечестивыми персонажами эллинского язычества. Закрывая свод, над Томасом нависло озабоченное лицо калики — темные круги под глазами, кровь на щеке. За его спиной ярко светило солнце, лицо калики казалось совсем темным.
В трех шагах на высоком резном стуле, похожем на трон, сидел краснобородый человек в богатой одежде. Глаза на одутловатом лице были жестокие, холодные. Возле него застыли, выпучив глаза, два коренастых стража с боевыми топорами. Еще двое стражей нетерпеливо топтались возле калики, железные острия угрожающе касались его ребер. Низколобый надсмотрщик и трое охотников держались возле колонн.
Томас шевельнул руками — железные цепи держали цепко. Калика стоял с отведенными назад плечами, пытаясь облегчить боль в скрученных за спиной руках.
— Если не приходит в себя, — донесся новый голос, властный и нетерпеливый, — то бросьте псам!.. А ты ответствуй, почему он в железе, а ты нет?
Двое стражей ухватили Томаса за руки, потащили через зал. Уже вблизи ступеней солнце вынырнуло из-за края свода, брызнуло ему в глаза. Томас зажмурился, наощупь перехватил стражей за руки, дернул на себя. Оба с воплями повалились, Томас с наслаждением сдавил им шеи, тяжело поднялся на ноги. Стражи остались в нелепых позах, головы их вывернулись странно.
Двое с топорами опомнились, бросились к нему. Солнце заблистало на поднятых вскинутых топорах, Человек на резном троне крикнул:
— Всем стоять!
Стража остановилась, глаза их настороженно следили за каждым движением Томаса. Он бросил взгляд на калику, тот не двигался, знаком велел застыть и Томасу. Томас повернулся к хозяину:
— Почему ты держишь нас?
Человек сошел с трона, остановился в трех шагах перед рыцарем. Темные глаза смотрели с непониманием, как смотрел бы волк на зайца, вздумавшего вцепиться ему в лапу своими крупными зубами.