Святые сердца
Шрифт:
Глава тридцать девятая
Именно в этот день посещений аббатиса совершенно не расположена рисковать. Она отдает распоряжение двум монахинямнаблюдательницам безотлучно присутствовать в парлаторио. Это необычно – вообщето в их монастыре на свиданиях всегда присутствует одна, да и то как дань традиции следить за всеми контактами с внешним миром, – но это правило, как и многие в СантаКатерине, легко нарушается, так что монахини свободно смеются, сплетничают и болтают со своими родными. Однако сегодня присутствие сразу двух надзирательниц – обе
В то же утро в аптеку к Зуане приходит расстроенная сестра Избета с шелковым свертком в руках, из которого выглядывает вздернутый нос и тусклые, полузакрытые глазки собачонки.
– Он болен, сестра Зуана. Очень болен. Вы не откажетесь на него взглянуть?
Не объяснять же ей, что аптека – место для монахинь, а не для псов. Избета – чистая душа, жалостливая и набожная. В другом мире она бы стала последовательницей более строгого режима, только ее любовь к животным почти не уступает ее любви к людям, так что в монастыре, где ей запретили бы держать собаку, она зачахла бы и умерла. Что и собирается сделать ее пес.
Зуана кладет сверток на рабочий стол и аккуратно разворачивает шелк. Запах сообщает ей многое из того, что ей нужно узнать. От зверька несет болезнью, его тельце дрожит, шубка, обычно такая гладкая и блестящая, свалялась и потускнела. Зуана осторожно ведет по его животу ладонью и скоро нащупывает возле паха твердую опухоль. Пес скулит и делает слабую попытку укусить, но у него нет больше сил.
– Он уже давно сам не свой. Со дня святой Агнесы. Но в последнее время… Ему можно помочь?
– Боюсь, что это уже не в моих силах. У него здесь нарост, опухоль. Может, и не одна. Онато и высасывает из него силы, причиняя боль.
– Ну вот, так я и знала. Здесь даже звери и те болеют.
Зуана молчит. И нежно гладит пса. Тот сначала скалится, потом сдается и тяжело опускает голову на ее руки.
– Неужели Господь так нас накажет?
– О чем вы, сестра?
– Феличита говорит, что возле Сиены есть монастырь, где проверяющие от Церкви забрали у сестер всех кошек и собак, сложили их в мешок и утопили в реке.
Последнее собрание словно открыло шлюзы, и истории вроде этой хлынули рекой.
– Не думаю, что они на такое способны.
– А я думаю. Я думаю, что сестра Феличита и сама с радостью сделала бы то же самое, если б могла. На прошлой неделе в кухне она его пнула.
– Уверена, что это вышло случайно.
Но Избета и с этим не согласна.
– Вовсе нет, – энергично трясет она головой. – Такие самодовольные, она и сестра Юмилиана. Думают, что если они могут жить без всякого утешения, то и остальные должны быть такими же, как они.
Зуана еще никогда не видела Избету в таком гневе.
– Ну, опухоль возникла не от ее пинка. И не как наказание за грех. Дело в том, что она растет в его теле уже давно, – говорит Зуана, не отрывая глаз от зверька.
– Так, значит, вы ничем не можете ему помочь?
– Я могу дать ему чтонибудь, чтобы он спал, тогда боль не будет его так сильно беспокоить.
– А девушка? Может, она его спасет?
– Какая девушка?
– Послушница, Серафина… – Избета колеблется. – Я… Говорят, что сестра Магдалена передала свою силу ей, когда умирала. Потому и крест на нее не упал, а сама она потеряла потом сознание.
«Вот как? Вот, значит, что говорят? – думает Зуана. – Что же я за шпионка такая, если даже самого громкого шороха в траве не замечаю?»
– Кто так говорит?
– Ну, некоторые сестры… – пожимает плечами Избета. – Так вы ее попросите? Она ведь… Вы ведь так близки с ней.
Зуана мягко улыбается.
– Сестра Избета, мне очень жаль, но ни она, никто другой тут помочь не в силах. Ваш песик умирает. Таков путь всякой плоти.
Старая монахиня склоняет голову и молча кивает. Потом подходит к рабочему столу и нежно, словно мать заболевшего ребенка, укутывает пса, стараясь не задевать его живот. Зуана наблюдает за ней. Куклы, изображающие Младенца Христа, кошки, собаки, дети в парлаторио… Как тяжело дается иным женщинам бесплодие в браке с Господом.
Она протягивает руку за маковым сиропом.
В полдень, продолжая думать о собаке и о том, сколько беспокойства породили носящиеся по монастырю слухи, Зуана сидит за своим столом в аптеке и составляет список лекарств и эссенций, подлежащих замене, когда раздается стук в дверь.
– Сестра Зуана, меня послала сестранаблюдательница. – Летиция, сообразительная и исполнительная, как всегда. – Там в парлаторио вас ктото спрашивает.
– Меня?
– Да. Сестранаблюдательница сказала, что это жена одного из бывших учеников вашего отца, вы ее знаете. Ее муж очень болен, и она пришла просить вас помолиться за него.
Зуана хмурит лоб. Поначалу ее изредка навещали люди, знавшие ее отца, придворные дамы, чьих детей или мужей он исцелил, но с тех пор, как к ней приходил последний посетитель, минуло много лет, и она не помнит такой женщины. Сначала упавшее распятие, потом больная собака и две святые, живая и мертвая. А теперь еще и посетительница к монахине, у которой никого нет. Воистину странные настали времена.
В парлаторио стоит гул. Комната, хотя и не так затейливо украшенная, как в карнавал, попрежнему радует глаз. Ктото срезал несколько больших зеленых веток и поставил их в вазу посреди стола, возле сидящих кучками посетителей и монахинь стоят глиняные тарелочки с печеньем и кувшины с водой и вином. Монахинь в комнате около двадцати, не считая надзирательниц; к одним пришли по двоетрое гостей, вокруг других собрались, кажется, целые семьи. В комнате очень шумно, отчасти изза детей, которых сегодня с полдюжины: два младенца сидят на коленях у матерей, остальные, едва начавшие ходить, ковыляют, зажав в руках липкие печенюшки, или лезут к монахиням на колени пощупать кресты.
Посетительница Зуаны сидит в стороне, у стены. Это женщина средних лет, скромно одетая и слегка смущенная таким соседством. Она явно не благородного происхождения, но платье на ней аккуратное, туфли начищены, волосы убраны наверх, как подобает замужней даме, и прикрыты простой, но изящной вуалью, которая падает ей сзади на плечи. Зуана никогда раньше ее не видела.
– Здравствуйте, я сестра Зуана.
– О, мне так приятно… – произносит она, начиная вставать, и тут же протягивает руку, словно не зная, как подобает приветствовать монахиню благородного происхождения.