Святыни
Шрифт:
Ночная кража со взломом. Эвелин глубоко вздохнула, пытаясь оставаться спокойной. Квартира была ограблена. Однако где же миссис Клей? Эвелин молила бога, чтобы старой женщины не оказалось дома, когда все это происходило, и уже знала, что ее мольбы напрасны. Элизабет Клей редко выходила из квартиры.
Когда она толкнула дверь спальни, на полу зашуршали брошенные книги. Дверь открылась достаточно широко для того, чтобы дотянуться до выключателя, однако света не было и здесь. Эвелин смогла разглядеть, что и здесь все было разорено, а на кровати громоздилась гора
— Элизабет! Это Эвелин.
Груда тряпья на кровати слегка пошевелилась, и она услышала хриплое дыхание. Эвелин метнулась к кровати и увидела макушку головы старой женщины. Схватив верхнее одеяло, она отдернула его, однако оно выскользнуло из ее руки, оно было теплым, влажным и с него что-то капало. Женщина, лежавшая на кровати, корчилась в конвульсиях. Эти выродки, должно быть, связали ее! В тот момент, когда Эвелин протянула руку ко второму одеялу, дверь скрипнула и широко распахнулась, на кровать упал слабый свет...
Теперь Эвелин Севель поняла, что Элизабет Клей вовсе не была укрыта одеялами. Старую женщину привязали к кровати, а затем длинными узкими полосами сдирали кожу с ее тела, обнажая мышцы. То, что Эвелин поначалу приняла за одеяла, на самом деле было кусками кожи, содранной с женщины. Лишь ее лицо осталось нетронутым, рот и глаза на этом лице были широко раскрыты в беззвучной агонии.
На кровать упала чья-то тень.
Ослабев от внезапного ужаса, не способная произнести ни звука, Эвелин повернулась к двери. В дверном проеме темнела зловещая фигура. Эвелин увидела мужчину, но слабый свет, шедший из прихожей, он загородил своей спиной, и потому она не могла разглядеть его лица, которое оставалось в тени. Он поднял левую руку, и в ней сверкнуло длинное окровавленное лезвие. В следующий миг он шагнул в комнату, и она ощутила исходивший от него запах, вернее, сочетание запахов секса, пота и тяжелого запаха крови.
— Пожалуйста... — прошептала Эвелин.
— Смотри на Клинок Долоруса Блоу, — его плечи двинулись вперед, и клинок заблестел рядом с ней.
Внезапно Эвелин почувствовала холод под грудью, в следующий момент по всему ее телу разлилось тепло. По ее животу заструилась кровь. Она пыталась что-то сказать, но для этого ей уже не хватало дыхания. Она сознавала только, что теперь в комнате появился свет, перед ее глазами словно заплясали языки холодного голубого и зеленого пламени, высвечивая удлиненное лезвие в форме листа.
Ее закололи — дражайший Иисус, ее закололи.
Языки пламени, плясавшие вокруг лезвия клинка, поднялись и высветили руку, державшую страшное оружие. В бледно-изумрудном свете кожа этой руки казалась мертвенной, разлагавшейся. В тот миг, когда Эвелин упала на колени, зажимая обеими руками страшную рану, она успела заметить, что ногти на этой руке были очень длинными и черными. Это важно было бы запомнить... для полиции... когда она будет давать показания.
Клинок взмыл вверх, языки пламени теперь осветили голову нападавшего, она увидела его лицо. Когда ее взгляд упал на его глаза, Эвелин поняла, что показаний ей давать не придется...
Глава 2
Воскресенье, 25 июля
— Еще одна, — громко сказала Джудит Уолкер, и эхо ее голоса разнеслось по пустой комнате. Она уже собиралась отложить газету в сторону, и вдруг ожесточенно смяла ее и бросила в угол комнаты. Ей пришлось зажмуриться, и слезы, набежавшие на глаза, теперь падали на гладкую поверхность стола.
Еще одна смерть, и именно эта смерть была для нее так страшна. Около пятидесяти лет назад Беа Клей была лучшей подругой Джудит Уолкер. Они продолжали вести оживленную переписку, они писали друг другу два-три раза в месяц, и эти письма сближали их теснее, чем если бы они были ближайшими соседками. Джудит поднялась и взяла с каминной доски последнее письмо подруги, провела пальцем по строчкам. У Беа был красивый округлый почерк. Когда бы Джудит ни вспоминала о ней, перед ее глазами возникал образ красивой молодой женщины, с волосами цвета воронова крыла, которые были столь густыми, что трещали и искрились от прикосновения обычной расчески.
Бедняжка Беа. Жизнь принесла ей столько боли, столько потерь. В Блице она потеряла обоих родителей, похоронила двух мужей и пережила своего единственного ребенка. Она уцелела в годы голода и депрессии, а потом, когда цены на собственность возросли, и у нее появилась возможность выручить деньги, она слишком долго выжидала и не продавала дом, надеясь на то, что цены на недвижимость будут еще расти. Когда начался следующий виток депрессии и цены упали, она была вынуждена перебраться с фешенебельной в свое время улицы в такое место, которое оказалось немногим лучше трущобы. В своем последнем письме она писала о том, что готовится оставить Эдинбург и провести остаток дней в доме призрения на южном берегу.
— Теперь все уже слишком поздно, — произнесла Джудит Уолкер, и ее голос был единственным звуком, нарушившим царившую в доме тишину. Она осознала, что опять заговорила вслух, и горько улыбнулась. Верный признак старости. Она медленно выпрямилась, потирая ладонью истерзанные артритом суставы, и решительно прошла по ковру в тот угол комнаты, где валялась скомканная газета. Подобрав ее, Джудит вернулась к столу, развернула, разгладила страницу и перечитала репортаж. Он занимал на третьей странице газеты половину столбца.
УБИЙСТВО ПЕНСИОНЕРКИ
И ДОБРОЙ САМАРИТЯНКИ
Полиция Эдинбурга расследует жестокое убийство Элизабет Клей 64-х лет и ее соседки Эвелин Севель 26-ти лет, которая пришла к ней на помощь. Следствием выяснено, что миссис Клей, вдова, была застигнута взломщиками в собственной квартире, что они привязали ее к кровати и задушили подушками. Мисис Кчей умерла от асфиксии. Полиция также предполагает, что миссис Севель, проживавшая выше этажом, услышала шум и спустилась, чтобы выяснить, в чем было дело. После неравной борьбы с одним из взломщиков миссис Севель была смертельно ранена.