Связь времен

Парахина Ольга

"Я однажды уйду"

Я однажды уйду, от порога махнувши рукою, Я однажды уйду, и дорога расстелет мне путь. Я однажды уйду, и немного возьму я с собою. Я однажды уйду кочевать ненадолго, чтобы легче мне было кибитку назад повернуть.

ТАБОР

Цыганские звенели голоса, Река катила медленные воды, И по траве скользящая роса, Была сладчайшей, как глоток свободы. Вставал рассвет за дальнею горой, И догорал костёр ушедшей ночи, Затихший табор утренней порой Слегка дремал, устало смежив очи.

КОЧЕВАЯ ПЕСНЯ

Над кибиткою Млечный Путь, Под телегою пыльный шлях, Кони добрые и чуть-чуть Кочевой души в тех конях. К ночи стих слегка солнца звон, Жаркий день слегка приутих, А закат предвещает зной, Только пыль на моём пути. Ночь прохладой омоет шлях, Лишь цикады звенят в ночи, Если

кто не спит в куренях – Небо звёздное промолчит. Кони тихо бредут себе По дороге в лунной пыли, И чеканом на серебре Тускло светятся колеи. Всё замрёт в предрассветный час, А потом займётся заря, И кибитка исчезнет с глаз, Предначертанный путь торя. На траву упадёт роса, Мы отыщем густую сень. Будут коникам выпаса, Будет утро и будет день. И в цветах загудят шмели, Кони сытые отдохнут. Может, мы раскинем шатры, Может, мы задержимся тут. Вечерком разведём костры, И вино достанем и снедь, Сгоношим нехитрой еды, Будем в небо глядеть и петь Песню о цыганской арбе Среди звёзд на вечном пути, А потом запряжём коней, Чтобы вновь в дорогу уйти… Над кибиткою Млечный Путь, Под телегою пыльный шлях, Кони добрые и чуть-чуть Кочевой души в тех конях.

ДОРОЖНАЯ (ЛЬГОВ – КУРСК)

Унеси, дорога, все мои печали, Все мои обиды, всю мою тоску. Чтоб меня, как в детстве, колеи качали, А зимою, может быть, я вернусь в Москву. Где-то подо Льговом на рабочий поезд Сяду ранним утром прямо на ходу, И глухой дорогой, позабыв про скорость, Я поеду тихо так, будто бы пойду. Пусть полощет ветер тамбура проёмы, Никуда не нужно, незачем бежать. И на третьей полке я усну как дома, И меня просёлки будут провожать. А на нижней полке старого вагона – Разговор неспешный о простых делах. И мелькают плавно ёлочки и склоны, И сидят вороны на косых столбах. Здесь медведь в малине сорок лет плутает, От одноколейки сотню вёрст леса. Здесь в лощинах тёмных летом снег не тает, А еще здесь не умолкли птичьи голоса. Здесь до главной власти дальше, чем до Бога. Здесь живут спокойно много лет подряд. Лишь бы мне тебя найти, дивная дорога, Ну, а ты меня свезёшь в прошлое назад. Унеси, дорога, все мои печали, Все мои обиды, всю мою тоску. Чтоб меня, как в детстве, колеи качали, А зимою, может быть, я вернусь в Москву.

ВРЕМЕНА

МЕРЛИН

Я – серый сокол коруолч, Из дня перелетаю в ночь, Из тьмы перелетаю в свет И на вопрос даю ответ. Огонь блистающий и лёд, Всезнанья непосильный гнёт, Клубятся вместе свет и мгла, И в мозг вонзается игла. Плывёт в глазах кристальный грот, И арфа чуткая поёт, И царство тени и огня, Открыв проход, зовёт меня. Дыханьем огненным дракон Опалит белый снег знамён, И вспыхнет новая звезда, Чтобы остаться навсегда. Камней стоячих хоровод, Воздвигнутых в далёкий год, Вы видите спустя века, А в небе тают облака И сокол кружит в вышине, Как чья-то память обо мне. Я шорох соколиных крыл, Я – Мерлин, я когда-то был.

НОСТРАДАМУС

1. Послание

За спиной у меня груз потерь, Впереди – божественный свет, Словно мне распахнули дверь, За которой лежит ответ На вопрос, что сумел задать. А вопрос являлся ключом. Знанье, может, и благодать, Если знаешь, что и почём. Может быть, дается ответ Только тем, кто способен понять, Что покоя в знании нет. Знанье – это не благодать! Знанье – это отточенный меч. Удержи его рукоять! Он способен время рассечь. Знанье – это не благодать. Может, это дамоклов меч? Ну, а я тончайшая нить? Я обязан предостеречь, Но впрямую нельзя говорить. Пусть в урочный назначенный час Тот, кто должен, проникнет в суть. А пока я пишу для вас – Тех, кто будет когда-нибудь.

2. Центурии

Священное пламя взметнулось стеною, Треножник из бронзы окутала вязь, И в пламени этом встаёт предо мною Великих событий незримая связь. В дремотном дыму, полусне-полуяви Искрится мерцающий светом кристалл. Стремление к власти, стремление к славе Наполнило знаньем волшебный фиал. Плывут чередою явленья и лица, Как звенья цепи исторических дат, И крови потоки готовы пролиться, И движется время вперёд и назад. Что будет – случится согласно законам. Тонка, но прочна путеводная нить. Как будто струна резонирует звоном Событьям, которым назначено быть. Каким промышленьем всё это явилось? Закон постоянства больших перемен… Проклятие знанья, неведенья милость, И долг перед будущим – первый катрен!

ГОЛГОФА

Беспощаден век, Злобно дик закон, Каждый человек Словно раб пленён. Беспросветен мрак, Безнадёжен путь, И никто никак Не постигнет суть Этой злобной тьмы, Крепкой, как стена. Души и умы Душит сатана. Скованы в кольцо Ненависть и ложь, Кто поднял лицо, Получает нож. Или острый меч, Или тяжкий крест, Не расправить плеч – Сразу под арест. Неизбывен страх, Тошнотворна муть, Каждый новый шаг Удлиняет путь. Правит только Рим И его мечи. Все лежат под ним – Сдохни и молчи! Легионов

шаг – Шелест саранчи. Кто не наш – тот враг, Сдохни и молчи. И парят орлы В золоте эмблем, Словно со скалы Ищут Вифлеем. Беспощаден суд, Непосилен страх, Век жесток и крут, Кто не раб, тот враг. Возвеличен Рим Выше всех небес, Грозен и незрим Кесарь правит здесь. Легионов строй Не даёт упасть, Каменной стеной Ограждая власть. В Горней выси – свет, На Голгофе – тьма, Милосердья нет, Мир сошёл с ума. Беспощаден век, Неуёмна власть, Бог и человек Осужден на казнь. Сколько рук ни мой – Не отмоешь грех! Разве ты немой, Чтобы слушать всех? Чернь вопит – распни! Одолей свой страх: Цезарь и они – Всё едино – прах. А Ему дано Мерой выше мер: Претворять в вино Воду низших сфер, Поднимать с одра, Возвращать из тьмы. Мудрость не мудра, Где не властны мы. Святость древних книг Заменил обряд. Жизнь – единый миг, И Завет не свят. Уж который век Тает в небе вздох – Этот человек Был рожден как Бог. На глазах у всех Умирает Он, Неискупен грех, Бесконечен стон. Опустилась мгла, Содрогнулась твердь, Над холмом крыла Распростёрла смерть. Раскатился гром, Раскололась тьма, С неба пал огонь На кресты холма. Кровью смыло грех. Вдаль ушла гроза. Он погиб за всех. Небо – как слеза. Превратилась кровь В веру и слова, Бог – всегда любовь. И любовь жива. Но отмерен срок И наступит свет. И воскреснет Бог, Значит – смерти нет!

ЗАВЕТ

Где солнце золотит священный камень, С горою слит исчезнувший ковчег, Сокрытый тайно на глазах у всех Между ложниц божественных скрижалей. Неведом людям истинный Синай, Где глубоко Завет упрятан в недра. Иссох родник от времени и ветра. Бог никому не открывает тайн. Там, где склон безжизненно сух, Куст на скалах горит огнём, Словно в нем воплотился Дух И навеки остался в нём.

МОИСЕЙ

Он погладил камень рукой, Глянул в небо без птичьих стай И подумал: вот ты какой, Вход в давно обещанный рай! Нету речек в море песка, Голый камень гладок и строг. И в глазах у людей тоска – Неужели забыл их Бог?! Сколько длится уже исход? Ноги сбиты в песках времён, Над горою горит восход. Тяжки судьбы иных племён… То ли ропот, а то ли стон, Словно марево над землёй. Тот, кто был однажды пленён, Этот плен понесет с собой. Но он знает, что за горой Завершается долгий путь. И рассветной тихой порой Сел в последний раз отдохнуть. За горою этой вдали Всё народу его дано, И плывет от дивной земли Воздух, сладостный как вино. Там народ его обретёт Свой указанный Богом дом. Он один на гор'e умрёт, Для него не будет «потом». У последней черты своей На камнях он сел отдохнуть, И сказал себе Моисей: «Труд мой кончен, и кончен путь. Я же выполнил всё, что мог, Я привел их сюда сквозь тьму Так, как мне заповедал Бог, Так, как я обещал Ему. Посох мой о дороги сбит – Повелитель вод и огня. Жизнь во мне хоть ещё горит, За горою нету меня. Внемля голосу с вышины, Я познал невозможный свет. Я услышал гром тишины. Вопросив, получил ответ. Мне дарила воду скала И кормила манна с небес. Жизнь моя почти истекла, И утратил мой посох вес». Он погладил камень рукой – Вот и близок конец пути. Скоро он обретёт покой, А народу пора войти В ту страну, где его душа, Где сладки молоко и мёд. И уже почти не дыша, Напоследок шагнул вперёд, Посох пастырский к небу вздел – Он исполнил данный обет И привёл их в родной удел. Он их вывел из тьмы на свет! С неба ясного рухнул гром И упал огонь золотой. Он обрёл вожделенный дом И навеки обрёл покой.

БРОДСКИЙ (Юбилейное)

Над Венецией гуляет тёплый ветер, И вода в каналах тяжко шевелится, На дворе семидесятипятилетье – Дата, ей уже империя гордится! А дела у той империи не гладки, Хоть теперь она и стала чуть обширней, Ей приходится сейчас совсем не сладко. Дух поэта бродит меж смолистых пиний. На Васильевский он больше не вернётся – Там горюют тени сгинувших навечно. Если вдруг опять империя проснётся, Лучше спать вдали, под кипарисной свечкой. Говорят теперь, что был он патриотом, Что беды забыть язык родной боялся, И что Нобеля добыл кровавым потом, Что по миру в поисках себя скитался. Говорят, что он-то был в душе имперцем, И страдал всю жизнь от этого разлада, Надорвал своё замученное сердце Потому, что жил не так, как было надо. Будто слишком уж упёрто и упрямо Постигал всю жизнь, что истинно, что ложно, А в стране одни остались папа с мамой, И забрать к себе их было невозможно. Для империй недоступно покаянье, Только грубый разговор с позиций силы. Раз навечно было это расставанье, Пусть душа его гуляет между пиний. И пускай под скромной кипарисной сенью Вечно мирно почивает прах остылый, Чтоб империя своей могучей тенью