Связанный честью
Шрифт:
– Мы пообещали друг другу, что никогда этого не забудем, но еще мы поклялись, что сможем все пережить.
– Я знаю. – Она поцеловала его ласкающую руку. – Я просто думаю о том дне. Ты признался мне в любви, потом появился Диксон со своими новостями, и сразу же доктор сообщил нам, что Тони выживет. – Эйслин улыбнулась мужу. – Столько радости за один раз – это меня едва не прикончило.
– Похоже, ты сегодня настроена на воспоминания.
– Это я так праздную свое счастье.
Лукас остановил машину
– Ну а мне пришел в голову другой способ это отпраздновать.
– И что же это за способ, мистер Грейвольф?
Они даже не задержались, чтобы зажечь свет, и при лунном сиянии прошли прямо в спальню.
Лукас сбросил пиджак и кинул его на кресло. Потом расстегнул рубашку. Но на большее его не хватило, он сразу потерял голову. Приблизился к Эйслин и притянул ее к себе. Она уронила свой жакет, едва успев снять его.
Лукас сокрушил ее губы так же яростно, как и при первом поцелуе. Его озлобленность немного смягчилась, а предубеждения были оттеснены в сторону. Потом он примет и будет ценить ту часть себя, в жилах которой течет кровь англо. Но Эйслин надеялась, что его дикарская способность заниматься любовью навсегда сохранится.
Он взялся за блузку, нащупал пуговицы. Расстегнул одну за другой, а Эйслин тем временем запустила обе руки ему в волосы, с силой прижалась к губам. Он вытащил блузку из юбки, расстегнул бюстгальтер и, отодвинув кружевные чашечки, накрыл ее груди руками.
Прикосновение шершавых мозолистых рук к гладкому телу было поистине восхитительным. Они творили настоящую магию. Когда Эйслин насытилась поцелуями, Лукас прижал ее к своей промежности и заставил истекать влагой.
Его рот снова вернулся к ее губам, он прижал ее грудь к своей, и они оба застонали от удовольствия. Лукас крепко обнял Эйслин, обхватывая руками, насколько мог дотянуться, и склонил голову над ее макушкой.
– Я даже вспоминать не хочу, что когда-то мы не были единым целым, – хрипловато произнес он, сжимая ее в объятиях. – Я не хочу вспоминать, что когда-то жил без любви к тебе.
Эти возвышенные слова были очень дороги Эйслин, хоть и непривычны. Лукас уже знал, что признаться в глубоких чувствах – не значит поколебать его уверенность в себе и своем достоинстве. Но он по-прежнему очень редко их озвучивал. И когда он, как сейчас, все-таки это делал, Эйслин бережно хранила каждое его слово в своей душе.
Их губы снова слились в обжигающем поцелуе. Он скользнул ладонями ей под юбку и положил руки на бедра. Поиграл с краешками чулок и поясом – Лукас обожал этот предмет одежды, и Эйслин поэтому часто надевала его ради мужа.
Он подхватил ее под попку, прижимая к себе для взаимной полноты ощущений. Через пару минут Эйслин выскользнула из трусиков. Его рука скользнула ей между бедер. Выше. Глубже. Он довел ее до полуобморока и снова вернул в сознание успокаивающими поцелуями и нежными словечками.
– Лукас, – слабо пробормотала Эйслин, умирая от наслаждения, как отцветающая лилия.
– Боже, как ты прекрасна. – Он погрузил пальцы ей в волосы и с силой потянул. – Моя жена. Моя женщина, – собственнически пробормотал он и обнял ее еще сильнее.
После яростно-страстного поцелуя она наконец отстранилась. В глазах Лукаса она была полуодетым видением чистой сексуальности, с влажными от поцелуев губами и растрепанными волосами. Юбка смята, блузка и бюстгальтер расстегнуты.
Он удивленно замер. Эйслин, пристально глядя ему в глаза, стянула с него рубашку. Провела пальчиками по груди сверху донизу и сунула руку за пояс с бирюзовым орнаментом.
– Помнишь, как ты носил здесь нож? – спросила она. – Это, оказывается, такой фаллический знак.
– Правда?
– Правда.
Она протиснула руку в пояс джинсов и тыльной стороной ладони с удовольствием прошла по животу, поросшему волосками. Не отрывая от него глаз, она попятилась к постели, увлекая за собой Лукаса. Она шла, пока не почувствовала ногой край кровати, и опустилась на нее.
В лунном свете Лукас выглядел зловещим и опасным. Волосы стали чернее, глаза светлее, а ладное гибкое тело, казалось, вот-вот на нее набросится. Ярко выделялся крестик на цепочке, он подчеркивал смуглую кожу груди и шеи. А сережка словно подмигивала.
Руки Эйслин скользили над его сосками, едва дотрагиваясь. Она водила пальцами по тонким ребрам до темной пупочной впадины. Лукас положил руки на пряжку пояса.
– Нет, – сказала она.
Он послушно опустил руки, и она сама расстегнула его. Никогда еще она не действовала так ловко, так мучительно неторопливо и так спокойно. Пряжка мелодично звякнула в темноте. Полную тишину и неподвижность нарушало только его быстрое прерывистое дыхание.
Эйслин расстегнула тяжелую металлическую пуговицу на джинсах и расстегнула молнию. Ее приветствовал теплый мускусный запах Лукаса. Пахло его кожей, мылом, желанием. Ей захотелось испить его как воду.
– Ты такой красивый, – прошептала она. – Высокий, сильный и… твердый.
Слегка наклонив голову, она прижалась раскрытым ртом к его животу, к самой пупочной впадине. Сунула руки в джинсы и спустила их. Медленно. Обольстительно. Нежно.
От прикосновения ее языка он издал хриплый вскрик.
И еще раз, и еще, и еще…
Много времени спустя они лежали в обнимку полностью обнаженные. Тела их переплелись, согревая друг друга. Эйслин поцеловала Лукаса в шею и прошептала в ухо с сережкой:
– Я люблю тебя, Лукас Грейвольф.
– Я знаю.
Эйслин это удовлетворило, ведь она знала, что это правда.