Связанный гнев
Шрифт:
– Ленин это предвидел. Он был уверен, что после всех неудач из рядов партии уйдут люди, нестойкие в своих убеждениях.
– Позвольте, батенька! Не смеете считать меня нестойким в своих революционных убеждениях. Всегда был предан Плеханову и таким остался по сей день.
А вот вы, Бородкин… Впрочем, не будем об этом говорить. Ясно, что наши пути стали разными. Я предпочитаю трезвость разума велению и порывам всех остальных чувств. Жалею, что не сумел в вас укрепить преданность Плеханову.
Взглянув на настенные часы, Бородкин поднялся:
– Разрешите откланяться.
– Извините, что не предлагаю ночлег. Полиция взяла с жены подписку о том, чтобы никому не предоставлять в доме ночлега без ведома полицейского управления.
– Признаться, не собирался этим обременять.
– Как
– Переночую на вокзале. Облик у меня купеческого приказчика.
– Облик у вас вполне благопристойный. А какой паспорт?
– Тоже благоприятный.
– Это хорошо. У нас по ночам у прохожих на улице спрашивают паспорта. Но вы достаточно опытны.
– Прощайте, Семен Семенович!
– А почему не до свидания? Мы снова скоро будем единомышленниками.
– Нет, Семен Семенович. За все прошлое благодарю. Немало узнал от вас дельного, но теперь единомыслия с вами не отыскать.
– Напрасно. Все же надеюсь, что наша встреча заставит вас подумать о дальнейшем пути. Лихом не поминайте! Жить в крае советую потихоньку, потому что старых друзей возле вас нет.
– Новых заведу. Не все же рабочие на Урале в кандалах?
– Действуйте осторожно, памятуя, что теперь столыпинские времена. В крае множество фальшивых революционеров. Охранка работает новыми способами.
– Счастливо оставаться.
– Деньги есть?
– Обеспечен.
– Если надумаете вновь навестить меня, прошу заранее предупредить, но в гимназию не заходите.
– Не беспокойтесь! Разве когда случайно свидимся.
Поздняков попрощался с гостем и проводил его до двери.
Выйдя из калитки на улицу, Бородкин огляделся по сторонам. Пустынно. Свет ущербной луны затеняли проплывавшие облака. Стало ветрено. По дороге стелились вычески поземки.
Бородкина, наконец, покинуло волнение, державшее его в напряжении во время всего разговора с Поздняковым. Он шел и думал, что долгожданное свидание оказалось таким ненужным, оставившим в сознании осадок сожаления. Когда-то это человек был совсем другим, что даже казался ему учителем, а теперь предстал жалким, растерянным, стремящимся скрыть растерянность утверждением о своей преданности меньшевикам. А ведь ясно, что сам от страха не предан больше революционным идеям, а весь во власти обывательского сытого покоя под теплым кровом жены, бездетной вдовы.
Окунувшись в раздумья, Бородкин не заметил, как дошел до перекрестка улиц и вздрогнул от вопроса:
– Ваше степенство! Не найдется ли папиросочки?
Бородкин остановился, смотрел на идущего к нему городового в тулупе.
– Не курю!
– Извиняйте за беспокойство в таком случае.
– Пожалуйста!
Перейдя улицу, Бородкин подумал, что встреча с городовым заставила его вздрогнуть, ибо слишком неожиданным был его вопрос.
Вскоре Бородкина нагнал извозчик, выкрикнув:
– Может, подвезу, барин? Топать-то студено!
– Подвезешь, – ответил Бородкин. Когда сел в санки, возница вновь спросил:
– В какое место везти?
– В любой надежный постоялый двор, где тараканы без бессонницы.
Извозчик после ответа довольно засмеялся:
– Веселый из себя барин! Одним духом доставлю к Захаровне на Сенной площади.
Барский дом промышленника Ореста Михайловича Небольсина в Екатеринбурге привлекал внимание своей архитектурой. Стоял он в тенистом парке, огороженном ажурными чугунными решетками, отлитыми на Каслинском заводе. В доме электричество. Перед парадным подъездом несколько троек, запряженных в ковровые кошевые [2] . Кучера грелись у костра, горевшего возле сторожки ночного караульного.
2
Кошева, кошевая – широкие и глубокие сани с высоким задком, обитые кошмой, рогожами и т. п.
У промышленника гости. После обильного ужина с винами они в благодушном настроении перешли из столовой в круглую гостиную. В ней уютный полумрак.
Хозяин дома высокий, худощавый брюнет, в сюртуке, сшитом у столичного портного из модного сукна «маренго», плотно облегающим его элегантную фигуру. Небольсин – отпрыск дворянского рода с худой славой родителя-крепостника, оставившего на Урале о себе память тем, что еще в николаевские времена, обзаведясь заводом, перегнал из имений всех крепостных и торговал ими с большой прибылью, продавая живые души людской силы заводчикам и промышленникам. Сколотив завидное состояние, он под конец жизни впал в мистику, укрылся в монастыре и в конце прошлого века загадочно умер.
Небольсин-сын, как единственный наследник, получив отцовское состояние, поспешил расстаться с малодоходным заводом, продав его в казну, занявшись золотопромышленностью и делами, о которых старался умалчивать. Но в крае знали, что Небольсин был ростовщиком. Обладая связями в столице и Москве, он, прожив сорок пять лет, был холост, а о его мимолетных романах в Екатеринбурге было немало правдивых и выдуманных толков.
В этот вечер нужных горожан Небольсин собрал у себя по той причине, что, вернувшись на два дня из поездки в столицу, он надеялся через них распустить по городу необходимые ему слухи об увиденном и услышанном в Петербурге. Его выбор прежде всего пал на ключаря кафедрального собора протоиерея Иеронима, на золотопромышленника из купеческой среды Сосипатра Тетерникова, корни рода которого дали ростки в крае одновременно с появлением на Каменном поясе Никиты Демидова. Оба гостя видные фигуры в городе, ибо у них большое влияние на умы его обитателей. Под стать им и Аркадий Карпушин, купец первой гильдии. Он – признанный авторитет в торговом мире. Полицмейстер Отто Франциевич Циглер. И крайне загадочная личность – Боголеп Рыжков. Загадочным человеком слыл он благодаря своей туманной биографии, в которой не было ясности о его происхождении. О Рыжкове можно разное услышать. Чаще всего, что родом он из крестьян, нажил капитал рудозанятием и перекупкой золота. И ходят о нем шепотки, что он незаконнорожденный сын видного столичного сановника, плод увлечения простолюдинкой во время краткого наезда на Урал с ревизией. Но, несмотря на все сплетни и наговоры, Боголепа Никоновича Рыжкова принимали во всех домах именитых заводчиков, купцов и государственных чиновников.
Гости явились к Небольсину с удовольствием, зная о его хлебосольстве. Кроме того, им хотелось узнать столичные новости, а главное, проверить, верен ли появившийся в городе слушок, что Небольсин привез из Питера цыганский хор. Однако к удивлению гостей хозяин за ужином не торопился удовлетворить их любопытство. Он предпочитал расспрашивать обо всем, что произошло в Екатеринбурге за время его отсутствия. И, как всегда, рассказал несколько довольно скользких анекдотов.
Перейдя в гостиную, гости расположились с удобством. Протоиерей в рясе из вишневого муарового шелка уселся в кресло возле стола с часами-курантами. Он молод, кареглаз и строен. Слывет в городе дамским угодником, хотя женат на петербургской купчихе – женщине видной и строгой по характеру. Напротив него в кресле расположился дородный Сосипатр Тетерников. Он лыс, но рыжая холеная борода красива, ибо волосы в ней отливают золотистостью. На диване, под портретом царствующей императрицы, пребывали купец Аркадий Карпушин – мужчина коренастый и чернявый с лицом без улыбок – он слыл в городе за тяжкодума и отменного молчальника, и полицмейстер, стареющий щеголь с пышными усами. На банкетке у стены сидел Боголеп Рыжков напротив большого овального зеркала в пышной раме. Небольсин, заложив руки назад, разговаривая, прогуливался по комнате:
– Не могу не сознаться, господа, что изрядно соскучился по вас. Правильно говорят: «В гостях хорошо, а дома лучше». Петербуржцы – народ чванливый и чопорный. Говорят с прищуренными глазами сквозь зубы, процеживая слова, а посему трудно распознать истинное к тебе расположение. В нас, уральцах, стараются видеть смиренных просителей, в карманах которых можно погреть руки. – Небольсин остановился около протоиерея, улыбнувшись, продолжал: – Мне крайне прискорбно, отец Иероним, именно вас лишить возможности послушать цыганское пение. Конечно, все вы уже слышали, что я на целый год заарендовал в столице цыганский хор, чтобы баловать горожан родного города.