Swvswh40k
Шрифт:
– Что это?
– удивлённо спросила воительница, глядя как всё новые и новые корабли присоединяются к обстрелу.
– База Дельта Ноль, - упавшим голосом ответил Эзра.
– Но что это?
– непонимающе спросила Сабина.
– Что они делают?
– Полное уничтожение военного и экономического потенциала планеты. Они будут бомбить её, пока не превратят в стеклянный шар, - ответил Кенан за своего ученика.
– Такова директива Императора по поводу действий в случае актов гражданского неповиновения, которые невозможно остановить конвенциональным вооружением.
– Но как же так?
– не понимала мандалорка.
–
– Эвакуация не проводится с целью поддержания карантина, - пояснил великан, который всё это время наблюдал за происходящим молча.
– Чтобы представители культа не смогли покинуть обречённый мир.
– Но ведь там нет никаких культов, - возмутилась Сабина, - и никаких актов гражданского непови...
– Там была всего одна дура с демоническим мечом, которая оказалась неуязвима для ручного оружия и перерезала половину столичного гарнизона и полиции, по дороге прикончив имперского командующего и генерал-губернатора, которые не успели вовремя сбежать, - злобно кричал в их головах чужак, продолжая прижимать голову девушки к стеклу.
– Это не гражданское неповиновение, это полноценное вторжение. И они действуют так, как им велят инструкции. А мы из-за твоего дрына в жопе чуть все не сдохли.
– Но...
– Они сожгли целую планету из-за тебя. Планету, Сабина! Ты только что обрекла полтора миллиарда человек на смерть!
– Будто тебя это волнует?
– злобно спросила воительница, которой уже надоело терпеть это унижение.
– Если это не волнует тебя, то Кхорн получит хорошее пополнение в свои легионы.
– ответил великан, всё же опуская её, - Но помни, Он не любит, когда убивают слабых и беспомощных, и жестоко карает тех, кто подводит его.
Женские сплетни
Храм поражал воображение своими размерами. Расписанный прекрасными фресками потолок находился в сотне метров над головами тех, кто стоял на полу главного предела. Который был окружён множеством малых пределов, каждый из которых представлял собой отдельный храм, посвящённый одному из множества святых. Это не считая протянувшихся на километры галерей, что связывали бесчисленное множество келий, молелен, и прочих служебных помещений. Громадное здание могло вместить десятки тысяч человек на дюжине этажей. И сейчас оно было забито до отказа.
Торжественную службу вела сама преподобная мать. В казавшихся сшитыми из золота одеяниях, опираясь на причудливый посох, увенчаный пылающим факелом, она стояла у кафедры перед алтарём, читая молитвы на особом языке, который назывался "Высокий Готик", и был специально предназначен для богослужений. Её голосу, усиленному аккустикой помещения и сложной системой репродукторов, вторили сотни голосов церковного хора, в определённых местах подхватывая её слова и дружно вознося славу Императору и Его святым. Их пение сопровождалось весьма необычным аккомпанементом в исполнении органа -- чудовищного по своим размерам музыкального инструмента, состоявшего из множества стальных труб разной толщины и длины, который целиком занимал одну из торцевых стен храма. Он был столь сложен в управлении, что справится с этой задачей было под силу только специальному сервитору, у которого было шесть механических рук и четыре ноги, которыми он играл на четырёх пультах с кучей дополнительных переключателей, тумблеров, рычагов и неизвестным количестве педалей. Создаваемая им музыка заполняла собор, проникая даже в самые дальние уголки. Этот низкий гул наполнял голову, вытесняя все мысли, а главная мелодия на более высокой откаве настраивала на лёгкость и бодрость, даря те самые ощущения покоя и умиротворения, которые помогали лучше воспринимать проповедь.
А сегодняшняя проповедь была необычной. Этот день должен был стать днём крещения для доброй сотни новорожденных, которых держали на руках их матери, стоя в первом ряду громадной толпы, заполнявшей храм. И Туа тоже стояла в одном ряду с ними, одетая в один лишь свободный балахон из плотной белой ткани, напоминавший ночную рубаху в пол. Потому что этот день должен был стать днём и её крещения тоже.
Согласно местным традициям, все женщины стояли по левую руку от центрального прохода, а мужчины -- по правую. Дабы соблазны плоти не отвлекали верующих от службы. В центральном проходе, прямо перед алтарём, стояла сама герцогиня. Это было место лорда, но на этом её привелегии над остальными прихожанами заканчивались. В скромном, даже по меркам самой Макет, одеянии, она стояла так же как все, повторяя слова молитв и время от времени осеняя себя знаменем аквилы, складывая на груди руки с раскрытыми ладонями, скрещивая большие пальцы. Таким образом она на деле демонстрировала своим людям, что перед Императором равны и лорд, и нищий. Только два человека были удостоены права стоять в проходе рядом с ней -- личная телохранительница по левую руку и капитан корабля по правую. Как она успела понять из разговоров местных жителей, странная женщина с саблями по имени Сехмет была удостоена такой чести потому, что носила титул мастера клинков и была беззаветно верна только герцогине и Императору. А капитаном корабля оказался тот самый высокий красавец Хьюго выл возвышен от простого пилота своей госпожой за все те подвиги, что он совершил служа ей.
Тем временем церемония подходила к своей кульминации. Закончив декламировать очередной отрывок из священных текстов, епископ взмахнула своим горящим посохом, и повинуясь её команде служители храма начали выносить из боковых проходов крупные серебрянные чаши. Богато украшенные чернением и гравировкой, они были человеку по пояс, а внутри плескалось ещё литров по десять воды, что увеличевало и без того немалый вес, так что нести их приходилось вдвоём. Всего было две дюжины чаш, установленных по правую и левую сторону от центральной кафедры. А прямо напротив центра оказалась установлена чаша совершенно абсурдного размера, казавшаяся чем-то средним между тазом-переростком и небольшой ванной, которую не без труда втащили ввосьмером, и потом отдельно наполнили водой, натаскав туда литров двести. Спустившись со своей кафедры, епископ сняла со своей шеи золотую цепь, на которой висел амулет в виде стилизованного изображения двухголовой птицы, и принялась обходить чаши. В воду каждой она опускала сперва краешек факела, а затем и амулет всякий раз сопровождая это действо нашёптыванием молитв. И так две дюжины раз.
Хор грянул новый гимн, и женщины с младенцами на руках двинулись вперёд, сажая своих чад в чаши. Служители, помогавшие проведению питуала, принялись бубнить новые молитвы, время от времени зачёрпывая воду специальными серебрянными кубками и выливая на головы детям.
– Ну же. Смелее.
– - произнесла женщина в серой робе, аккуратно подталкивая бывшую премьер-министра в сторону большей купели.
– - Здесь нечего бояться.
Но не этой недованны страшилась Туа, а той огромной толпы, которая собралась понаблюдать за этим купанием. Даже когда Максимилиан овладевал ей, это происходило за закрытыми дверьми в её комнате, в дали от посторонних глаз. А сейчас ей предстояло принимать ванну на глазах у тысяч зевак.
– Смелее, дитя моё.
– - мягко произнесла преподобная мать, когда Макет практически поднесли за руки поближе. Но по другому было никак, потому что после вчерашнего дня, проведённого в неудобных сапогах на непривычно высоких каблуках, у леди-губернатора опухли ноги, и без посторонней помощи она даже стоять толком не могла. Это благо ещё что пол был прохладный, чтобы играть роль холодного компресса для её измученных босых ступней.
– - Войди в купель святой воды, что смоет все твои грехи.
Беспрекословно повинуясь епископу, служительницы помогли Туа залезть в эту странную ванну. Хотя правильнее было бы сказать "погрузили". К счастью, вода оказалась не такая холодная, как можно было бы подумать. Но бывшая премьер-министр была не в том положении, чтобы жаловаться, и покорно села на дно купели, пользуясь случаем, чтобы дать своим многострадальным ногам немного отдохнуть. Вокруг неё продолжали нараспев читать молитвы, а преподобная мать, вооружившись серебряным ковшом на длинной ручке, принялась черпать воду из купели и поливать на голову и плечи новообращённой, сопровождая процесс нашёптыванием священных текстов.