Сын Архидемона (Тетралогия)
Шрифт:
Немало удивило меня и то, что Ньютон, оказывается, кроме алхимии занимается еще и богословием. Глубоко верующий человек, он написал множество трудов на теологические темы. И этими своими достижениями он очень гордится – рассказывает о них с превеликим воодушевлением. Я, честно говоря, раньше и не подозревал, что христианское богословие – настолько сложная и проработанная наука.
«А в нашем мире было так же?» – мысленно спросил я.
– Конечно, патрон. Ваш Ньютон тоже был прежде всего богословом, а уж потом естествоиспытателем. Физика для него была делом второстепенным, малозначительным.
«Но все–таки жалко, что в этом мире он не открыл закона
– Довольно долгая история, патрон… В этом мире Ньютон, как и в твоем, родился в графстве Линкольншир, поместье Вулсторп, в семье фермеров. Еще ребенком обнаружил выдающиеся способности в механике и пиротехнике. Учился в начальной и средней школе, затем поступил в Тринити–колледж Кембриджского университета, а всего через год после его окончания получил степень бакалавра. Будучи человеком очень разносторонним, он посвятил себя сразу трем отраслям знания – математике, алхимии и теологии. Однако дальше начинается расхождение. В твоем мире Ньютону вскоре после получения степени бакалавра пришлось покинуть университет – в 1666 году вспыхнула эпидемия чумы, и его закрыли. Молодой бакалавр почти на два года удалился в Вулсторп, где его жизненный путь сформировался окончательно. Именно в Вулсторпе он испытал небывалый творческий подъем, совершив три самых главных своих открытия – дифференциальное и интегральное исчисление, объяснение природы света и закон тяготения. Ни до, ни после того Ньютон не испытывал такого невероятного вдохновения. Однако в этом мире никакой эпидемии не случилось. Ньютон остался в университете и своих главных открытий не совершил. К тому же в этом мире не было профессора Исаака Барроу – а он сыграл немалую роль в выборе Ньютоном жизненного пути. В 1671 году Ньютон, в твоем родном мире никогда не покидавший Англии, принял предложение Ромецианского университета теологии и естественных наук и переехал в Папскую Италию. Здесь он познакомился с ведущими алхимиками и богословами, увлекся идеей преобразования веществ и вплотную занялся… ядерной алхимией. «Холодным» расщеплением атома.
«Угу. Значит, закон тяготения тут так и не открыли…»
– Да тут вообще наука движется по несколько иному пути… Думаю, двадцатый век тут будет абсолютно другим.
«Это уж как пить дать. Слушай, а может его тогда Лейбниц откроет?»
– Лейбниц? При чем тут Лейбниц?
«Ну я что–то слышал насчет того, что они с Ньютоном что–то такое открыли чуть ли не одновременно, а потом долго собачились, кто был первым…»
– Была такая история. Только к закону тяготения она никаким боком не относится. Да и Лейбница в этом мире нет – не родился. Я бы на твоем месте лучше думал о таких ученых, как Гук, Борелли, Галлей… Вот эти тоже ломали головы над законом тяготения. Только ничего у них так и не получилось – ни в твоем мире, ни в этом. Тут просто подходящая среда не сложилась.
Я задумался. Мне вдруг пришла в голову интересная мысль…
– …до сих пор сожалею, – прорвался в мысли голос нашего хозяина. – В молодости я никак не мог согласиться с догматом о Святой Троице. Мне казалось, что божественным может быть только Святой Дух, но никак не Христос – посланник Бога на Земле, но все же обычный человек…
– Твои слова – ересь, Исаак, – вежливо заметил отец Сардо. – Не вздумай повторить этого при папе – он человек кроткий, но такого вольнодумства не приемлет. Если он спустит с цепи Торквемаду, ты окажешься на костре раньше, чем успеешь досчитать до десяти.
– Да, в молодости я склонялся в сторону арианства, – признал Ньютон. – Из–за этого совесть не позволила мне принять сан, о чем сожалею до сих пор. Мои взгляды с тех пор изменились, и я понял, где допускал ошибку. Но упущенное время уже не вернешь…
– Никогда не поздно.
– Да нет, поздно, поздно…
– Не говори так. Ты будешь завтра на турнире за Папский Кубок?
– Да, я собирался прийти посмотреть.
– Приходи обязательно. Возможно, я смогу походатайствовать за тебя.
– Нет, что ты, Сардо, право же, не стоит…
– Не желаю ничего слышать. Продолжим эту тему завтра. А пока лучше расскажи еще о свойствах твоего жидкого золота.
Ньютон подозрительно сверкнул на эльфа глазами и тут же отвел взгляд. По лицу великого ученого пробежала тень недоверия.
Наш словоохотливый хозяин временами, кажется, испытывает приступы паранойи – опасается, что кто–нибудь похитит его открытие. О планах на будущее вообще не заикается – старательно уводит разговор в сторону.
Оно и правильно, конечно – как я слышал, в этом мире научное сообщество не гнушается обворовывать друг друга. Отец Сардо – старый друг Ньютона, но разве так уж редки случаи, когда друг наносит удар в спину?
А завтра и в самом деле состоится большой рыцарский турнир. Часть праздничной ассамблеи. Будут участвовать рыцари из десятков стран – сплошь чемпионы, победители королевских турниров.
И я обязательно приду поглазеть.
– Увидимся завтра, сэр Ньютон, – задумчиво произнес я.
Глава 26
Двадцать пятое июня тысяча шестьсот девяносто первого года. Рыцарский турнир за приз Ватикана.
Утро выдалось свежим и чистым. Изумрудная трава буквально светится от росы. Я стою на турнирном поле. Довольно похоже на футбольное, только разрезанное вдоль деревянным барьером.
Здесь пока что никого. Трибуны тоже пустуют. Еще слишком рано – солнце только–только взошло. Не все же спят так мало, как я.
Однако несколько фигур то тут, то там все же виднеются. Турнирные служители, подготавливающие поле, и местная служба безопасности. После теракта эль Кориано она усилила бдительность. Шагу нельзя ступить, чтобы не натолкнуться на вооруженного до зубов гвардейца или сурового монаха–доминиканца. У этих оружия нет, но внутренний голос подсказывает, что связываться с ними будет крайне опрометчивым шагом.
Их лидер тоже здесь присутствует. Торквемада просыпается с первыми петухами… если только вообще спит. Сидит на корточках у тлеющего костерка, ворошит палочкой уголья. Вполне возможно, что именно здесь он и ночевал.
– Доброе утро, падре, – подошел к нему я. – Завтракаете?
– А, ты все еще здесь, тварь… – недоброжелательно произнес великий инквизитор. – Выполняешь ли наложенную на тебя епитимью?
– Тысячу раз за ночь прочитал, – отрапортовал я. – Часов десять твердил одно и то же.
– Хорошо, – чуточку благосклоннее сказал Торквемада. – Осталось еще одиннадцать тысяч. Laudare, Benedicere, Praedicare. А пока не желаешь ли разделить со мной трапезу?
– Угощаете? – оживился я.
– Господь заповедал делиться хлебом нашим со всяким, кто голоден. Ты голоден?
– Всегда.
– Тогда можешь есть. Но предупреждаю, человечьей крови и мяса у меня для тебя нет.
– Надеюсь, это вы так шутите, падре? Я не вампир и не людоед.
– Я простой великий инквизитор. Я никогда не шучу. Вчера на исповеди я позабыл спросить тебя о том, вкушал ли ты когда–либо человечью плоть. Людям мы такого вопроса обычно не задаем, но нечистая тварь – дело иное.