Сын атамана
Шрифт:
Атаманов без промедления проводили в отведенную под Круги местного начальства просторную горницу. Гетман – пожилой, но еще весьма крепкий мужчина с умными глазами и прической под горшок, в лазоревом жупане, уже ждал нас. Он сидел в кресле и обшаривал лица атаманов цепким пристальным взглядом. Все, как и было оговорено заранее, но кроме гетмана присутствовал еще один человек – виленский ксендз иезуит Залевский, личность на Украине известная.
Мазепа милостиво кивнул атаманам и задал стандартный вопрос, ответ на который он и так знал:
– Что привело вас ко мне, атаманы-молодцы? Зачем встречи искали?
Гордеенко и донской атаман переглянулись, и речь повел отец. Он повел плечами и задал встречный вопрос:
– Гетман, почему здесь иезуит?
Мазепа чуть скривил губы и ответил:
– То гость мой и представитель Станислава Лещинского, короля Речи Посполитой. Вы ведь не на торг пришли, а против царя московского бунт чинить?
– Не бунт мы затеваем, а правду защитить хотим и свободу свою отстоять.
– Пусть так, но пан Залевский останется…
– Тогда разговора не будет, – сказал отец.
После этого мы развернулись в сторону выхода. Бояться гнева гетманского не стоило. Как я говорил ранее, под стенами Переволочны триста казаков и на другом берегу Днепра тысяча сечевиков во главе с Лукьяном Хохлом. Мазепа про это, наверняка, знал.
– Стойте, – задержал нас гетман и повернулся к иезуиту. – Пан Залевский, пожалуйста, обожди в соседней комнате.
Иезуит окатил нас презрительным взглядом и, что-то пробурчав, вышел. Мазепа расплылся широкой улыбкой и спокойным тоном продолжил разговор:
– Не мог от него избавиться, хорошо, что вы помогли. Давайте прямо говорить. Что предлагаете, атаманы?
Далее речь повел Костя Гордеенко, который в местных делах понимал больше отца:
– Иван Степанович, ты знаешь, что генеральный судья Кочубей и полковник полтавский Искра на тебя донос в Малороссийский приказ написали, так что дороги назад нет…
– И не только на Москву они отписали, но и киевскому губернатору, – перебил его гетман. – Но я не боюсь, заступники у меня серьезные. При нужде, сам канцлер Головкин за Мазепу слово скажет, да и царь мне верит. Впрочем, я с вами, ибо вы всерьез решили дело делать, а не как обычно, криком и набегами ограничиться.
– Ну, раз так, – продолжил кошевой атаман, – предлагаем тебе немного и немало, а стать независимым владетелем всей Малороссии. Лучшего момента, чем сейчас, может уже не представиться. Москва, шведы, ляхи и турки с крымчаками. Сейчас каждый сам за себя, и устойчивых союзов ни у кого нет, а если мы пойдем на отделение, все получится. У тебя тридцать тысяч реестровых казаков, а если напряжешься, то и пятьдесят соберешь. За нами тридцать тысяч вольницы сечевой и на Дону двадцать будет, да беглых с двадцать тысяч, а то и более. И это без учета закубанских орд, казаков с Яика, Терека, Кубани, да заволжских калмыков, так и не принявших царскую власть. Если все заодно биться станем, победа за нами. Решайся, гетман. Москва и Речь Посполитая мнения и пристрастия быстро меняют, а у тебя жинка молодая и сила под рукой. Неужто не хочешь оставить деткам своим, что-то кроме дурной славы царского прихвостня или наоборот предателя московских интересов?
От таких слов гетман надолго задумался и, решившись, спросил:
– Чем я могу помочь прямо сейчас?
– Нам нужны пушки, порох, одежда, деньги и продовольствие для сечевиков, – начал перечислять Кондрат. – Кроме того, ясно, что сразу прийти к нам на помощь всеми силами ты не сможешь. Поэтому надо царя московского и короля шведского с Лещинским лбами сталкивать, и борьбу их усугублять. А что касательно воинов, пусть от реестра к нам для начала молодыки пойдут. Парни погуляют, опыта наберутся, и нам помощь.
В чем, в чем, а в таких материях как снабжение войск и экономика гетман соображал хорошо. Поэтому сразу ухватил быка за рога и начал перечислять:
– Пушки будут вместе с нарядом, и припас для них выделим. По требованию царя Петра я не один армейский магазин в Малороссии организовал, так что проведем ложные набеги, имущество увезем, а потом все на татар, ляхов и шведов спишем. Хлеб есть в Чернигове, дам пятнадцать тысяч четвертей. Одежда на десять тысяч человек будет. Денег выделю тридцать тысяч золотых червонцев, – на секунду Мазепа запнулся, видимо, решал что-то, и продолжил: – Теперь, насчет подкреплений. Молодыки и без моего ведома уходят, я знаю, что ваши люди по селам ходят и в поход их зовут. Пусть идут, я не против, но требую, чтобы они определялись вместе с реестровыми казаками, шли отдельным войском и под командованием моего человека.
Конец ознакомительного фрагмента.