Сын охотника на медведей. Тропа войны. Зверобой (сборник)
Шрифт:
– Черного Оленя не было с воинами, когда они преследовали бледнолицых.
– Это не оправдание. Если бы вождь был честным и смелым человеком, он бы сразу, как только к нему привели бледнолицых, отпустил их. На самом деле я даже не слышал о том, что воины шошонов откопали топор войны. Как во времена прочного мира, они пасут свои стада у рек Тонг и Биг-Хорн и бывают в поселениях белых людей, но все же Черный Олень нападает на людей, которые никогда и ничем не оскорбили его. Может ли он что-нибудь на это ответить, когда храбрый человек считает, что только трус будет
Краем глаза краснокожий посмотрел на белого, но даже этот короткий взгляд доказывал, что он был крайне возмущен. Тем не менее голос его был спокоен, когда он ответил:
– Это ты храбрый человек?
– Да, – невозмутимо ответил Разящая Рука.
– Тогда у тебя должно быть имя!
– Разве ты не видишь, что я ношу оружие? Конечно, у меня есть имя.
– Бледнолицые могут носить и оружие, и имена, даже если они трусы. Наиболее трусливые из них имеют самые длинные имена. Мое ты знаешь. Значит, тебе известно, что я не трус.
– Тогда освободи двух белых пленников и борись с ними открыто и честно!
– Они осмелились появиться у Кровавого озера. Они умрут!
– Тогда ты тоже умрешь!
– Я уже говорил, что Черный Олень не боится смерти, он даже хочет умереть!
– Почему?
– Он взят в плен, похищен из своего собственного вигвама бледнолицым – он потерял свою честь и не может жить! Он должен умереть, потому что не может спеть песню войны. Он не сможет сидеть в своей могиле гордо и прямо, как на боевом коне, увешанный скальпами своих врагов, он будет лежать на песке и его растерзают клювами вонючие стервятники.
Вождь сказал это медленно и монотонно, без каких-либо эмоций на лице, и все же каждое произносимое слово отдавало болью, граничащей с отчаянием. В его положении он был абсолютно прав. Быть похищенным из своего вигвама, окруженного вооруженными воинами, было и в самом деле невероятно позорно.
Разящая Рука в душе сочувствовал этому человеку, но не показал этого. Для вождя это было бы еще большим оскорблением, и в его сознании еще более укрепилась бы мысль о смерти. Вот почему охотник сказал:
– Токви-Тей заслужил свою судьбу, но тем не менее он может остаться в живых, хотя он и мой пленник. Я готов вернуть ему свободу, если вождь прикажет своим воинам взамен освободить двух бледнолицых.
Ответ гордого краснокожего прозвучал с презрением:
– Токви-Тей больше не может жить. Он хочет умереть. Можешь привязать его к столбу. Хотя он не будет говорить о делах, которые приумножили его славу, но он не дрогнет перед смертельными муками.
– Я не собираюсь привязывать тебя к столбу пыток. Я христианин. Даже если мне приходится убивать животное, я убиваю его так, чтобы оно не испытывало страданий. Твоя смерть – бесполезная жертва. Несмотря на нее, я все равно освобожу пленников.
– Попробуй! Ты смог оглушить меня хитрым приемом и похитить только благодаря темноте ночи. Теперь воины шошонов предупреждены. Вам не удастся освободить бледнолицых. Они осмелились появиться на Кровавом Озере и за это умрут медленной страшной смертью. Раз ты победил Черного
Вдруг в кустах раздался шелест. Пришел Мартин Бауман, наклонился к уху Разящей Руки и шепнул ему:
– Сэр, должен сказать вам, что пленный часовой – сын вождя. Виннету удалось разговорить его.
Это сообщение очень порадовало охотника. Он ответил так же тихо:
– Пусть Виннету немедленно отправит его ко мне.
– Каким образом? Краснокожий связан и не может идти.
– Длинный Дэви может принести его, а после останется здесь вместе с ним.
Мартин ушел. Разящая Рука повернулся к индейцу и сказал:
– Я не боюсь Москита. Да, он имеет имя, но кто и где слышал о его подвигах? Если мне понадобится, я его также возьму в плен.
На этот раз вождь не смог сдержаться. О его сыне говорили с презрением! Он сдвинул брови и, сверкнув глазами, сказал сердито:
– Кто ты такой, и как смеешь так говорить о Мох-аве? Попробуй себя с ним в бою, тебе от одного только его взгляда захочется закопаться под землю!
– Тьфу! Я не борюсь с детьми!
– Мох-ав не ребенок и не мальчик! Он боролся с сиу-огаллала и многих одолел. У него глаза орла, а слух ночной птицы. Ни один враг не сможет захватить его. Он устроит кровавую месть отцам и сыновьям бледнолицых за своего отца, Черного Оленя!
В этот момент подошел Длинный Дэви с молодым индейцем на плечах. Он своими длиннющими ногами переступил густой подлесок, положил индейца на землю и сказал:
– Вот, я принес мальчишку. Может, пройтись разок по его спине, чтобы он понял, что шутки с нами не уместны?
– Об этом не может быть и речи, мастер Дэви. Усадите его и сядьте сами рядом с ним. Кляп можно убрать. Он уже не нужен, мы будем разговаривать.
– Да, сэр! Но хотел бы я знать, что мальчик может высказать тут.
Длинный повиновался. Как только Москит выпрямился, оба шошона с ужасом посмотрели друг на друга. Вождь ничего не сказал и сидел неподвижно. Но, несмотря на его смуглую кожу, можно было заметить, что кровь отхлынула от лица. Сын был не в состоянии себя так контролировать.
– Уфф! – вскричал он. – Токви-Тей тоже пойман! Это вызовет слезы в вигвамах шошонов. Великий Дух отвернулся от своих детей.
– Молчи! – прогремел отец. – Ни одна из скво шошонов не будет проливать слезы, если Токви-Тея и Мох-ава поглотит туман смерти. Они закрыли свои глаза и уши и стали безумными, как жабы, которые без сопротивления позволят змее проглотить их. Стыд и позор отцу и сыну! Ни одни уста не скажут о них, и ни одна весть не разнесется о них. Но вместе с их кровью прольется и кровь бледнолицых. Двое белых уже в руках наших воинов, а разведчики шошонов уже в дороге, чтобы открыть путь к новым победам. Позор за позор, кровь за кровь!