Сын палача
Шрифт:
Это плохо. Когда нанимают на работу, разговаривают совершенно иначе. Это больше напоминает билет в один конец, но сейчас это реальный способ выбраться из камеры, остальное не важно.
– Что нужно делать? – холодно спрашиваю я, пока отодвигая все сторонние мысли.
– Если согласен, назад дороги нет. Получаешь задание и идешь выполнять, никакие отказы не принимаются, – решил зачем-то пояснить очевидное имперец, кем бы он ни был. – Согласен или нет?
Киваю.
– Да. Что нужно делать?
– Род Эвверан, – выдохнув, произнес вэллиец, словно разъяснение задания
Более не говоря ни слова, мужчина развернулся и покинул мою камеру. Я и маг воздуха обменялись взглядами. Я подарил ему презрительный с долей непонимания. Он мне – презрительный с чувством превосходства. Из карманов его одежды в неровном свете темницы появился кошель, который был тут же небрежно брошен на пол.
– Ты был не самый сильный маг даже с источником. Но я думаю, что тебе хватит хитрости и изворотливости провернуть это, – решил прояснить некоторые детали Моритас. – Эввераны сейчас в опале, как и весь их клан. Ни связей, ни ресурсов – они скованы по рукам и ногам. Тебе нужно лишь завершить то, что начато другим, – закончил он.
Не зная, с чего начать выражать возмущение, я поморщился. Мой род никогда не был убийцами! Палачами, которые приводят в исполнение приговор, – сколько угодно, но не убийцами. А теперь мне предлагают уничтожение рода.
Последний из рода Раган, пришло время узнать, есть ли у тебя честь.
– Какой же ты оказался мразью… – не смог сдержаться я.
Он наклонился вперед:
– Можешь просто подождать, пока за тебя это сделает кто-то еще. Они в опале, это вопрос времени. На награду тогда не рассчитывай, но свободу ты обретешь.
– Спасибо, – выплюнул я, все еще борясь с внутренними противоречиями.
– И помни, что благодаря мне ты получил эту свободу, а не отправился на плаху, – бросил бывший товарищ и, повернувшись спиной, вышел.
Моритас последовал за своим патроном, оставив меня одного. Одного, с кошелем у ног и с открытой дверью камеры. Пути назад не было. Камера, которая уже стала привычной, теперь не являлась моей. Да, я неожиданно оказался относительно свободен, вот только лучше себя не почувствовал.
Наверное, именно с этого и стоит начать. Почувствовать себя свободным, а уже потом думать, что делать дальше. Для начала помыться, уже не помню, когда в последний раз нормально принимал ванну.
Покинуть подземелье мне никто не мешал. Хмурый стражник, явно из ларриан, носящий соответствующую форму, отличие которой от строго черного с золотым имперского одеяния состояло лишь в том, что черный фон разбавлялся голубыми полосками, удивительно спокойно выдал мои документы. В полученных бумагах уже был отмечен тот факт, что я больше не являюсь подданным Эмиля Третьего из великого клана Доралла, а признаюсь гражданином империи, жителем Ларрианского генерал-губернаторства. Так как в программу обучения входил язык богатого соседа (и его знать от нас требовали не хуже родного) – проблем с чтением не возникло.
В этих же документах размещалась еще одна отметка, гласившая о том, что все грехи перед империей я искупил. Смешно, учитывая степень вероятности быть в любой момент вновь обвиненным в гораздо больших грехах, стоит лишь не справиться с поставленной задачей.
Ранее посещать маленький провинциальный городок Миларх, в темнице которого меня держали последние пару месяцев, я не имел чести. Привезенный в закрытой тюремной карете, был лишен возможности разглядывать местные красоты. Да и находился под глушителем, о попытках выбраться в дороге с помощью магии, когда эта дрянь путает мысли и сконцентрироваться не удается ни на минуту, даже речи не шло. Поэтому сравнивать, изменилось что-либо с приходом вэллийцев или нет, я не мог и старался ориентироваться по старым воспоминаниям и привычкам.
Три года, разделявшие день сегодняшний с прошлой, мирной жизнью, казались вечностью.
В памяти хранился образ таких же домов с закругленными окнами и покатыми крышами, таких же кривых улиц и горожан, спокойно, будто ничего и не произошло, ходивших по этим улицам. Все это было мне отчасти знакомо. Оно напоминало мне место, в котором я родился и рос.
Но та жизнь осталась за непреодолимым барьером из войны, поражения и тюрьмы. Мне еще сильно повезло, посчастливилось не заинтересовать своих, можно сказать, коллег – имперских палачей. А так… На тюремных харчах не разжиреешь, конечно, но и не подохнешь – объяснять, почему заключенный скончался до того, как с ним провели все необходимые процедуры, никому не хотелось.
Я оглядывался по сторонам, но не так, как делал это до войны. Сейчас передо мной стояли конкретные цели и остро ощущалось нахождение на чужой территории, на чужой земле. Первым делом требовалось замаскироваться под своего и перестать выделяться из толпы.
Найти лавку с имеющейся в продаже простой и в то же время добротной одеждой горожанина не составило труда. Стандартная планировка города, естественно, была мне знакома. Как-то так повелось, что расположение основных кварталов, лавок, улиц в наших городах исходило из определенной общепринятой культуры.
Владелец лавки был не сильно рад видеть оборванца, едва вышедшего из тюрьмы, обоснованно сомневаясь в моей платежеспособности. Я и сам на его месте отреагировал бы так же, увидев сейчас себя со стороны.
Привычную мне одежду отняли при «оформлении» в тюрьму. То, что было на теле все это время, не отличалось ни удобством, ни качеством, и местами появившиеся дыры создавали неприятную вентиляцию, от которой нестерпимо хотелось избавиться. Недельная щетина (в этом я себе немало льстил, так как еще не успел обзавестись этим атрибутом взросления мужчины в той мере, чтобы щетину вообще считать таковой), как и отросшие волосы, так же не добавляли моему образу благонадежности.