Сын Петра. Том 1. Бесенок
Шрифт:
Самые влиятельные остались стоять у двери, наблюдая за тем, как царевич осматривается. То к одному трупу подойдет, что-то посмотрит, то к другому. И иногда делая что-то совсем непонятное.
Впрочем, его никто не одергивал.
Наконец, он остановился в центре палаты и посмотрел на наблюдателей. И произнес:
— Пришли однажды родственники хоронить бабульку. И спросили — а от чего она умерла? Да грибами отравилась. А чего такая синяя? Так есть не хотела.
И сказал, и замолчал, в упор глядя на этих людей.
Ромодановский
Чуть помедлив и подумав, царевич пошел к Софье.
Взял письмо.
Развернул.
Пробежался по строкам.
И смешливо фыркнул, потому как внутри был текст в духе «Простите меня дуру грешную… позора и стыда свое не перенесла…» и так далее. Бред в общем. Но удобный. Поэтому он бросил письмо на колени тети и вышел на свежий воздух.
Чуть погодя к нему подошел князь-кесарь. Молча подошел и встал рядом, ожидая начала разговора.
— Ну и зачем? — тихо спросил царевич.
— Как и уговаривались.
— Мы разве об этом уговаривались? Что за вздор? Да и это… кому их поручили убить? Что за бездари? Тела лежат не естественно. На многих следы борьбы. Софья так и вообще удушена. Ссылаясь на жару их надо срочно хоронить, чтобы любопытные глаза ничего не заметили. А тебе надобно все ПРАВИЛЬНО расследовать. Пусть… я не знаю, закрылись и печь растопили, не открывая задвижек, дабы угореть.
— Ты так об этом спокойно говоришь?
— А как мне говорить? Заливаясь слезами горючими или заходясь радостным хохотом? Я по твоему дурной совсем? А так… да… хотел бы я взглянуть в глаза тем, кто вливал в рот яд этим женщинам. Там ведь не все действительно повинны смерти. И тем более девочкам дядьки Иоанна. Их же, окромя Софьи, использовали. Разве нет? Молчишь? Как обычно — наказание невиновных и награждение непричастных. Не удивлюсь, если это делали те, кто на самом деле были творцами сего бунта. Но… что сделано, то сделано. В конце концов вы сами отсекли себе пути к отступлению. У вас не осталось никого кроме нас с отцом и тети Наташи.
— Теперь на власть государя никто покушаться не сможет.
Алексей остро взглянул на князя-кесаря. Хотел сказать гадость, но сдержался и произнес другое:
— Повторюсь — постарайся вдумчиво подойти к этому делу. Чтобы все не выглядело шитым белыми нитками как это откровенно дебильная инсценировка. Дебил — это человек, слабой выраженностью умственной отсталости. — сразу пояснил он. — Хлеще было бы, если бы вы попытались выдать за самоубийство тела с десятками ножевых ран, в спину.
— В былые времена владетельные лица просили слуг убить их, чтобы не попасть в руки врагов. Что это как не самоубийство? Просто слуга выступал орудием.
— Да. Я все понимаю. Девочки были главной надеждой Милославских. И как их не жалко, решение правильное. Но все равно — мерзко. Ну… черт… что за бараны безрукие это делали? Почему все
— Так расследование еще не произведено.
— Да. Не произведено. И ты уже постарайся. Только потом сообщи готовое объяснение, чтобы я чего лишнего не ляпнул. И мой тебе совет — от видаков ненадежных избавься. Не взирая на происхождение. Сам понимаешь — отец будет в ярости и попробовать копать…
* * *
Петр Алексеевич принял письмо от Меншикова ранним утром. Несмотря на вчерашнюю гулянку, он уже бодрствовал, обсуждая планы с другими участниками Великого посольства. Пока они склонялись к тому, что следовать изначальному плану. То есть, двигаться в Венецию. А там, изучив судостроение, направится в Рим для больших и серьезных переговоров.
Но… он вскрыл письмо и разом почернел лицом. Образно говоря.
— Что случилось мин херц?
— Бунт… стрельцы опять…
— Подавят?
— Федор Юрьевич пишет, что угроза значимая. Четыре полка стрелецких вышли из Великих Лук на Москву. Ряд других полков, с юга, также волнуются. Шеин с Гордоном должны разбить их по частям, опираясь на верные мне московские полки.
— Значит угрозы нет. — кивнул Александр Данилович, присаживаясь рядом с царем.
— Какой к черту нет?!
— Да что эти четыре полка сделают то?
— Их больше. Четыре только с Великих Лук идут. Да про дела Московские Федор Юрьевич не слова. Очень краток. Сам на себя не похож. Явно тревожится. Кто знает, что задумали Милославские? Нам надо срочно возвращаться, иначе возвращаться будет некуда.
— Через ляхов да литвин поедем?
— А как еще? Из Вены так ближе всего.
— Тогда к Августу надо обратится, чтобы отряд дал сопровождение доброе.
— Это еще зачем?
— Забыл разве, кто на сына твоего нападал по словам Федора Юрьевича? Кто-то нанимал людей в Литве. Как бы нас там не ждали. Недовольных то твоей поддержкой Августа хватает. Может это все восстание так — наживка, чтобы мы ринулись сломя голову в Москву? А нас по пути встретили. Не думаешь?
Петр напрягся.
Сидящий с ними рядом человек тоже. И в глазах его промелькнул не страх, а тревога. Во всяком случае это Меншикову и показалось. А несколько секунд спустя тот взял бутылку с вином и разлил по бокалам.
— Давайте выпьем за успех возвращения, — буркнул он.
В этот момент где-то невдалеке раздался озорной женский визг. И все невольно повернулись туда. Впрочем, Александр Данилович краем глаза заметил странное движение рукой своего собутыльника. Он не знал, что намедни к нему вновь прибывал гонец и устно донес, что ежели тот не исполнит задуманного, то пострадает его семья. Меншиков вообще ничего не знал о предстоящем злоумышлении. Просто интуиция не подвела. И, когда уже было все потянулись за бокалами, воскликнул: