Сын Розмари
Шрифт:
— Сетчатка отошла, — прошептала Розмари.
— А! — кивая, шепнула медсестра. И похлопала Розмари по руке.
Они обменялись улыбками и обратились лицами к алтарю.
Лгать в церкви! Медсестре-ирландке! Неплохое начало.
Розмари выпрямила спину.
Орган пел, низвергал на прихожан потоки звуков. Молились уже почти все — и старик справа от Розмари, и медсестра слева, — она согнула широкую спину и шевелила губами. Сколько голосов возносится ввысь!
Розмари тоже преклонила колени — опустилась на подушечку из красной кожи, положила ладони на край стоящей
Тайком сунула очки в карман, снова взялась за скамью, закрыла глаза, расслабленно выдохнула. Она и забыла, до чего удобна эта поза. Снова вздохнула…
— Отче небесный, прости меня, ибо я согрешила. Да ты и сам знаешь. Я пришла сюда ради Энди и из-за того, что сейчас происходит. Спасибо, что пустил меня сюда. Понимаю, я слишком много возомнила о себе — наверное, потому, что кругом так много говорят о моем чудесном пробуждении и стремительном выздоровлении, — но в последние дни мне начинает казаться, что это ты приложил руку к гибели Стэна Шэнда, чтобы я могла проснуться и сделать то, чего ты от меня ждешь. Беда в том, что я не совсем понимаю, чего ты от меня хочешь, и боюсь, это связано с неприятностями для Энди, возможно, серьезными.
Скамья, на которую опиралась Розмари, задрожала и заскрипела. Не поднимая головы, она дождалась, пока сидящие впереди люди успокоятся.
— Правда, я стараюсь разобраться. Если сегодня ночью я обнаружу то, чего боюсь, — если Энди устроит Черную Мессу, — пожалуйста, помоги мне сделать следующий шаг. Мне было бы достаточно какого-нибудь знамения. Если уж на то пошло, оно мне просто необходимо. Взамен я осмеливаюсь просить только об одном — не забывай, что Энди наполовину человек, надеюсь, даже больше чем наполовину, — и если дело примет для него дурной оборот, молю, прояви к нему хотя бы половину твоего обычного милосердия. Пусть…
И тут, точно стальной диск, брошенный под своды собора, взлетел крик, эхом отскочил от трансептов, удвоенный, промчался в неф. И сразу вслед за ним второй крик — гремя, звеня, дробясь на эхо. На всех скамьях крестообразной церкви (неф, апсида, трансепты) — запрокинуты головы, очи горе, закушены губы, четки прижаты к губам, руки второпях творят в воздухе крестные знамения.
Медичка бросила между собою и Розмари пальто и сумочку, схватилась за стоящую впереди скамью, поднялась, выбралась в проход и побежала. Через несколько скамеек впереди бочком пробирался мужчина.
— Пропустите, я врач…
Вдали замерло последнее эхо. Расстилалась тишина, заполняла церковь от стен до витражей.
Впереди, там, куда умчалась медсестра и еще несколько человек, раздался плач. Из-за алтаря выбежал встревоженный священник. Полилась органная музыка, все перевели дух. Склонились в молитвах, зашептали.
Розмари сидела неподвижно, с прямой спиной, прижимая кулак к груди под самым крестиком.
Знамение — яснее некуда, верно, «Свежий взгляд»?
Она судорожно сглотнула, перевела дыхание. Накинув пальто на плечи, отодвинула вещи медсестры на угол скамьи, встала и пошла к выходу. По пути завязала пояс пальто, надела очки, нахлобучила шляпку.
— Это Розмари! Клянусь, это она!
— Да брось, в таком прикиде? И чтобы ушла в начале службы? Одна? Розмари, как же!..
Глава 15
— Чистой воды совпадение, — говорила она себе, когда шла, опустив голову и пряча руки в карманы, по только что очищенному тротуару Сентрал-парк-саут. — А совпадения возможны даже в соборе святого Патрика в канун Рождества. Глупо считать припадок какой-то несчастной женщины знамением Божьим для Розмари.
И не только глупо, но и дерзко — мнить себя орудием Господа на Земле. И хотя бы на миг допускать, будто из сотен миллионов прихожан, взывающих к Нему в эту ночь. Он предпочел выбрать ее, и не только выбрать, но и дать немедленный, эффектный ответ.
Она шла мимо гостиниц и многоквартирных домов, мимо входящих и выходящих людей с рождественскими подарками и рождественскими улыбками. Из потока нагретого воздуха от широкого парадного она попала в холодный сквозняк Шестой авеню.
Приближающаяся башня сияла, точно под солнцем, в городских огнях — снег в парках и на улицах добавлял им яркости. Розмари надеялась увидеть огонек в определенном окне здания «БД»; как раз под ним в своей спальне она оставила ориентир — приколола к оконным шторам натянутый синий шарф, а за ним зажгла лампу без абажура. Но даже синее окно на сверкающем золотом зеркальном фасаде ей обнаружить не удалось.
Розмари сошла с протоптанной в снегу тропинки и, подняв очки, окинула здание взглядом снизу доверху. Но возвышавшийся небоскреб не снял Свои лыжные очки; поди различи на его блестящем лице, отражающем огнистую ночь, где освещенное окно, а где темное, где синее, а где фиолетовое.
Она обогнула площадь и перебралась через снежный вал перед входом в башню.
Розмари переоделась: зеленая блузка, черный свитер, слаксы и туфли без каблуков. Вытащила тонкий черный фонарик из пластиковой упаковки, вставила батарейки, надела колпачок, проверила выключатель. Тонкий луч, яркий свет. Хорошее новшество.
Розмари сунула фонарик в левый карман, карточку-пропуск — в правый. Больше ей ничего не понадобится. Там, куда она собралась, она пробудет минуту или две. Те, кто ее интересует, либо окажутся на месте, готовые заняться черт знает чем, либо на всем этаже не будет света.
Она попросила у Эла таблетку; он дал две, но и одна была нужна лишь на тот случай, если Розмари устанет от ходьбы. Этого не произошло. Она вполне бодра, голова совершенно ясная — наверное, по жилам качается адреналин.
А может, дело в том, что сейчас только пятнадцать минут десятого. Вероятно, еще слишком рано, и наверху всего два-три человека, и находятся они там по какой-нибудь вполне невинной причине.
Розмари приготовила чашку растворимого кофе и включила телевизор — шли новости.
— Мы получили сведения, — сообщил диктор, — что погибших уже насчитывается пятьдесят семь. — Он глубоко вздохнул и сокрушенно покачал головой. — Подводя итоги…
Еще один Гамбург. Но поменьше. На этот раз — Квебек.