Сыновний долг. Сборник рассказов
Шрифт:
– Еще чуть-чуть. Потерпи. Пожалуйста. Они приедут. Уже скоро.
Медицинская служба не торопилась… Зато пришел автобус. Подбежал попрощаться и еще раз извинился парень в красном пуховике. Брезгливо поморщились из автобуса толстяк и дама. Безразлично таращились остальные пассажиры…
– Да где же эта нескорая помощь-то…
– Бог с ней, – вдруг ясно и четко сказал дед. – Поздно уже.
– Не поздно, они… – начала оправдываться Даша.
– Подожди, дай сказать… последнее слово… Ты хорошая… Сердобольная… Это хорошо, что я умираю не в одиночестве… Не страшно теперь…
Он протянул дрожащую руку, и она плетью упала вниз. Дашка еле успела подставить ладонь, в которую упал затертый пятак.
1961 год – машинально отметила Даша. Страх улетучился. Ноги стали ватными, закружилась голова…
Кто ж ты, чужой человек? Откуда ты? Почему пустил свою жизнь на Самотек?..
Прости, дед… прости нас…
Через несколько минут издевательски завизжала сирена скорой помощи.
Единственно верное решение
«Аппетит приходит во время еды»
Дверь предательски громко хлопнула. Возможно, причиной тому был сквозняк, но до слуха Валерия Сергеевича донеся недовольный крик тещи.
«Теперь долго не успокоится. Все, села на любимого конька, понеслась…» – он шумно вздохнул и нажал кнопку лифта.
Валерий Сергеевич не то, чтобы не любил мать своей жены. За долгие годы совместного проживания в одной квартире, регулярно сталкиваясь в пространстве, ограниченном квадратными метрами, он к теще привык, как привыкают к любому неодушевленному предмету. Софья Яковлевна напоминала зятю тапочки – старые, поношенные, но родные, которые носить уже невозможно, а выкинуть жалко. Как тапочки, десятки раз штопаные–перештопаные, клееные–переклееные, так и тещино лицо было одним сплошным косметическим швом. Кожа от многократных операций давно истончилась, превратившись в прозрачно–розовый пергамент, а постоянные диеты сморщили ее так, что не помогали даже килограммы косметики. Софья Яковлевна изводила на себя уйму времени, регулярно бегала на какие-то тайные процедуры, и мечтала вновь выйти замуж. Однако процесс омоложения лишь ускорял старение.
«Карга старая! Сморчок перезрелый! Да как она смеет меня учить? Мужа своего запилила до преждевременной смерти, теперь за меня решила взяться? Не выйдет! Я живым не дамся», – Валерий Сергеевич вышел из подъезда и остановился в нерешительности. Целей у него никаких не было. Хотелось в одиночестве покопаться в собственной душе, переставляя с чашки на чашку гирьки на несправедливых жизненных весах – да просто сбежать из квартиры, где третью неделю царило уныние, изредка разбавляемое истериками Софьи Яковлевны.
«Хоть присмирела немного, стала тише. Уже не орет, как бывало «Гений с дырой в кармане». С Игорьком стала много времени проводить – из больницы практически не вылезает. Раньше-то, до болезни внука, о нем и не вспоминала, только о себе пеклась. Да и Тоню теперь меньше дергает. Бедная моя Тонька: я – еще тот подарок, а теперь – с Игорьком беда…» – с воспоминанием о жене и сыне лоб Валерия Сергеевича превратился в проселочную дорогу с глубокими бороздами.
«И почему именно с нашим сыном? Рос вполне здоровым ребенком, ну, если только капельку, совсем чуть-чуть отставал в развитии от сверстников. Кто мог предположить, что у него разовьется опухоль, да еще разрастется до таких размеров… Четверть мозга… Боже! Боже! Спаси моего сына, – страх возможной смерти ребенка преследовал теперь всюду, избавиться от него было невозможно. – Ничего плохого не случится. Игорек поправится. Господи, ну, откуда взялась эта опухоль? Почему раньше не проявила себя, когда была небольшой, когда было больше шансов и надежд?»
Припадок у Игоря случился, когда дома они были только вдвоем. Ни супруги, ни тещи… Тот день не стереть из памяти. Валерий Сергеевич постоянно возвращается к печальным событиям: вот сын зашел на кухню, что-то спросил и вдруг неожиданно начал медленно падать на кафельный пол – казалось, что он затеял какую-то шутливую игру. А потом левая нога Игорька подвернулась, совершенно неестественно, почти параллельно туловищу, которое выгнулось напряженной дугой, обнажив тоненькую детскую шею. Хорошо, что сработал подсознательный рефлекс, заставивший Валерия Сергеевича схватить нож и разжать сыну, словно сцементированные, зубы. Врачи неотложки потом хвалили расторопность родителя. А до их приезда, до прихода Тони и Софьи Яковлевны, отец ползал вокруг сына, завывая от своей беспомощности, боясь покинуть ребенка даже на секунду. Как только Игорек немного расслабился, Валерий Сергеевич волоком, очень аккуратно перетащил его из кухни в комнату на ковер, укрыл пледом, позвонил в «скорую», жене, теще…
«Сочувствую, но, похоже, вам нужно искать хорошего нейрохирурга, – сказал на прощанье доктор неотложки. – Лекарство, которое я ввел, будет действовать почти всю ночь, мальчик должен выспаться. Запас прочности в организме у пацана имеется. Не дайте растерять его».
Затем была ночь у постели сына с жалящим роем безответных вопросов, и слезы супруги, разом постаревшей на пару десятков лет. Они оба так и не легли спать, а утром повезли Игоря на томографию. Результаты обследования повергли в шок даже врача, который все же терпеливо разъяснил родителям природу затемнения на снимках и подсказал, куда следует обращаться в первую очередь.
Валерий Сергеевич добрел до парка, побродил немного среди деревьев, ожесточенно пиная изредка попадающиеся среди травы пивные банки, затем нашел на одной из аллей свободную, отливающую глянцем скамейку, на которой и примостился, утонув в тягостных раздумьях.
– Вы, надеюсь, понимаете, что, если бы уважаемый господин Штульман не замолвил за вас словечко, вряд ли вы попали бы к нам, а тем более в штат. У нас авторы в очередь стоят, и, заметьте – годами! Присаживайтесь. Обсудим дальнейшие перспективы взаимного сотрудничества.
Главный редактор престижного журнала своего отношения к новому сотруднику не скрывал. Открыто насмехаясь над Валерием Сергеевичем, он преследовал одну цель – вывести того из терпения и заставить принять предлагаемые условия, а то, что примет – ушлый в таких делах руководитель не сомневался.
Конец ознакомительного фрагмента.