Сыновья волка
Шрифт:
– Мы живем в глуши, мои дорогие, а я беспомощный инвалид. Локи и Фенрис – моя защита, и очень эффективная.
– Вы... беззащитный инвалид?! – воскликнула я.
Это вырвалось у меня внезапно, и я покраснела, сама не ожидая от себя столь бурного протеста. Но мистер Вольфсон, кажется, остался доволен. Он рассмеялся и отпустил собак еле заметным движением руки. Они протрусили обратно за стол и исчезли из виду.
21 апреля
Мы обследовали наш новый дом и его окрестности. Ада, которая всегда любила животных, отыскала
– Харриет, как ты поздно! Поспеши!
– Не торопись, Ада. Я знаю твою страсть к верховой езде. Но спросила ли ты позволения у мистера Вольфсона кататься на его лошадях?
– Простите, мисс, но мистер Вольфсон отдал мне нужные распоряжения, так что вы обе можете кататься верхом когда захотите, Памела – спокойная лошадь, и для вас найдется другая, такая же.
Я посмотрела на говорившего внимательнее. Он был еще моложе, чем мне показалось с первого взгляда, не старше Ады. Его высокие скулы и смуглая кожа казались чужеродными для Йоркшира, и предположение о присутствии чужеродной крови дало мне не очень приятное чувство родства с ним.
– Как тебя зовут? – спросила я.
– Дэвид, мисс.
– Он второй грум, – объяснила Ада, – но надеется стать первым, когда старый Адам уйдет в отставку.
– Как мило, – холодно произнесла я. – Дэвид, скажи, насколько безопасно для нас кататься по окрестностям?
– Мистер Вольфсон сказал, мисс, чтобы я или кто-нибудь еще из грумов ездил с вами. Но лошади смирные, вполне безопасные. Хотя мисс Аде навряд ли нужна смирная лошадь.
– Она ездит как амазонка, – улыбнулась я, – это мне нужна смирная лошадь.
И я получила ее – послушную старую кобылу по кличке Фанни. После чего мы втроем пустились в путешествие.
Руины аббатства, безусловно, доминировали во всем окружающем ландшафте. Они находились примерно в миле или двух от поместья, и, приближаясь к ним, я увидела, что они гораздо лучше сохранились, чем я ожидала. Я готова была обследовать их. Но Дэвид отказался:
– Здесь не совсем безопасно зимой, мисс. Пол ненадежен, в нем дыры и щели, сейчас их не видно под снегом и льдом. Можно провалиться. Когда земля очистится и можно будет увидеть, куда ступаешь, я вас привезу сюда.
У него был решительный тон, но я и сама поняла, что он прав. Руины подождут до весны.
27 апреля
Погода стояла по-прежнему холодная и ясная. Мне бы не хотелось, чтобы Ада каждый день пускалась в такие длительные верховые прогулки, во время которых я промерзала до костей и ужасно уставала. Не на что было смотреть – лишь снег да голые деревья. Мы не покидали окрестностей дальше близлежащей деревни Миддлхем. Она находится в трех часах пути от поместья, и Дэвид не рекомендовал ездить дальше. С рекомендациями Дэвида приходилось считаться. Он не был груб, никогда не проявлял неуважения, мне он даже нравился. Несмотря на юные годы и низкое положение, в нем было нечто такое, что заставляло прислушиваться к его словам и уважать его суждения. Мы виделись с ним подолгу, потому что Ада настаивала на прогулках и проводила почти все время на конюшне. Я, конечно, доверяю своей Аде, но...
Какое-то смутное предчувствие овладело мною, хотя понимаю в глубине души, что глупо писать об этом. Но я не могу забыть взгляда, которым они обменялись в то первое утро. И ведь он молод, а Ада не просто красавица, она очаровательна, мила и держится с ним дружелюбно. Я уверена, что Дэвид слишком умен, чтобы забыть свое место, и он очень гордый, а еще попросил поправлять его английский, хотя говорил гораздо правильнее, чем другие слуги. Он... что ж, я должна писать правду на этих страницах... Это не Дэвид меня беспокоит, а Ада, я не полностью доверяю ей. Ее добродетели – простота, искренность и доброта – как раз и вызывают опасения. У нее открытое любящее сердце, а Дэвид, безусловно, очень привлекателен. Оба любят животных, к тому же он умен всегда находит тему для разговора, и они болтают без умолку во время наших поездок, пока я трясусь в седле рядом и пытаюсь согреться.
Теперь перейдем к более приятным темам: наш опекун, мистер Вольфсон. Я называю его опекуном, хотя трудно думать о нем так. Сын сводного брата моей бабушки! Это делает его наполовину моим дядей? «Кузен» проще, надо спросить, могу ли я звать его так. По закону, скорее всего, между нами нет вообще никакого родства. Мы мало виделись со своим опекуном-кузеном, потому что, несмотря на инвалидность, он очень запятой человек. Наверное, забота о таком огромном владении и своем состоянии забирает почти все его время. Изредка к нему приезжают гости из Лондона или Йорка – по делам. Правда, пару раз мы с ним вместе ужинали.
Это любопытное представление – ужин с мистером Вольфсоном. В первый раз нас к нему проводил Уильям; в комнате никого не оказалось. Уильям усадил нас в своей обычной молчаливой манере. Я сначала подумала, что мы будем ужинать одни, но на главном месте во главе длинного стола я увидела еще один прибор. Наши места были справа и слева от хозяйского. Я лишь успела обменяться удивленными взглядами с Адой, как Уильям, промаршировав к дверям в другом конце комнаты, распахнул их. И тут появился мистер Вольфсон – его коляска и он сам. А сзади, как свита, как два верных стража, шествовали псы. Меня разрывали смех, ужас и... жалость.
Но как только наш кузен занял свое место во главе стола, все изменилось. Его инвалидное кресло было нужной высоты, так что создавалось полное впечатление, что он сидит на обычном стуле. Хозяин дома заговорил. Он, оказывается, блестящий рассказчик. Хотя и признался, что мало смыслит в музыке и живописи, зато очень начитан. Меня вначале поражало несоответствие: вот он сидит – такой красивый в своем вечернем костюме. Идеальный сельский джентльмен, а эта порода мужчин не славится стремлением к образованию. Ширина плеч и мощь рук говорили скорее о человеке действия, чем о мыслителе.