Сыны Семаргла

Асеева Елена Александровна

— Оно обозначает, любимцы Богов, — тяжело вздыхая, произнес Святозар. — Город любимцев Богов…

— О…о…, — протянул Риолий. — Откуда ты знаешь это? Отец говорил это очень древнее слово и когда-то город Хейвясёрви стоял не на берегу Твердиземного моря, а совсем в других землях…

— Да, — кивая головой, согласился Святозар, и, взяв несколько сухих веток, разломил их и подкинул в огонь. — Твой отец был прав, город Хейвясёрви стоял не на берегу Твердиземного моря, а в других землях, но это было так давно… при другом народе, не при вашем…

— Ну, ладно, — продолжил мальчик. — Я рассказываю про город который стоял на берегу Твердиземного моря, и там жил народ… Они были неллы, но называли себя мотакийцами, и они верили в Сварога

и Семаргла, и там в том городе играли на таких дудочках. Как-то старый правитель умер, а его сын приехал к нашему царю и принял веру в Есуанию. Но мотакийцы отказались принимать веру в Есуанию, они подняли мятеж, и, взяв мечи и такие дудочки, пошли на бой с присланными к Хейвясёрви войскам и погибли… а город воины разрушили и сожгли… а предатель правитель, был принесен в жертву Есуанию по приказу царя Неллии. И с тех самых пор на этих дудочках в Неллии запрещено играть. Мой прапрадед и был мотакийцем, ему удалось избежать смерти и вместе с женой и маленькими детьми переехать в город Оскольпию, а позже в Артарию. И посему мы и верим в Сварога и Семаргла, потому что мы мотакийцы, а не эти бездушные неллы. Мой отец, он дюже хорошо играл на дудочке, его звали Фадеф Руахивий.

— Фадеф…, — молвил наследник. — Как, как звали отца твоего?

— Фадеф Руахивий, — ответил Риолий, и, перестав вырезать дырочки в своей ивовой веточке, подняв глаза, посмотрел на Святозара. — А меня зовут Риолий Руахивий. У неллов так принято. Если ты бедный у тебя два имени, одно из них передается детям. А если богатый, то у тебя три, четыре или даже пять имен. И передается детям лишь последнее твое имя. Мне от отца досталось имя Руахивий.

— Руахивий, — громко повторил наследник имя мальчика, догадавшись, — это наверно имя твоего рода.

— Ага. — Кивнув головой, согласился Риолий и продолжил свой сказ, — так вот мой отец, тоже научил меня делать такую дудочку и играть на ней. Но он всегда говорил, что у меня дар от Семаргла, потому как я всегда весьма красиво на ней играл. Отец говорил, что когда я был еще совсем маленьким, он дал мне эту дудочку, и я заиграл на ней такую прекрасную мелодию, что они были удивлены и потрясены, ведь меня никто не учил… Эх, отец, отец, — вздохнув, дополнил мальчик и принялся стругать свою дудочку с обратной от дырочек стороны.

— Риолий, а ты знаешь, что твое второе имя значит? — тихо вопросил Святозар, ковыряя сучковатой палкой в костре. Отрок оторвал взгляд от дудочки, воззрился на наследника, и отрицательно покачав головой, произнес:

— Риолий это значит истинная сила, а, что значит Руахивий, не знаю. Отец ничего не говорил.

— Тогда я скажу тебе, — взволнованным голосом проронил Святозар. — Когда-то у Бога Семаргла были его народы, которые он породил и которые он очень любил. Народы эти назывались руахи, приолы и гавры.

— Руахи…, — протянул слово мальчик. — Ты хочешь сказать, что мое второе имя образовано от этого народа?

— Наверняка, — кивнув головой, ответил наследник. — Наверно твой отец из этого народа, поэтому и сохранилось в их роду название самого народа. И не зря твой прапрадед жил в городе Хейвясёрви, ведь это название города, когда-то принадлежало народу руахов. — Святозар на миг задумался припоминая рассказ Джюли, про отрока Мотакиуса, и словно самому себе, тихо добавил, — наверно этот город Хейвясёрви и построил тот мальчик Мотакиус, которого когда-то спас Джюли. Ведь Радогост сказал, что он, Мотакиус, построит город на берегу Твердиземного моря и продолжит битву за души неллов.

— Мотакиус, Джюли, Радогост, руахи… Столько новых имен и слов, может ты мне расскажешь все об этом, — попросил мальчик, и, перестав стругать свою дудочку с любопытством уставился на Святозара.

— Риолий, я все тебе расскажу, но прежде, чем я начну свой сказ, я хочу у тебя кое-что спросить. — Святозар замолчал, кинул в костер палку, и, отряхнув руки от попавшей на ладони земли и коры, молвил, — скажи мне Риолий… Ты, правда,

считаешь, что всем этим людям, что живут около тебя, около твоего деда… Всем этим людям уже никак не поможешь? Скажи мне Риолий, есть ли надежда достучаться до их душ, изменить их жизнь? Риолий неотступно смотрел прямо в глаза Святозара. Его голубые очи нежданно наполнились слезами, он утер тыльной стороной руки глаза и нос, и, передернув плечами, выдохнул вперед переполнявший легкие воздух, с дрожью в голосе, ответив:

— Я не знаю, Святозар, можно ли достучаться до них… наверно — нет. Но если бы в моих руках был бы этот молот, которым я смог бы разрушить лживую веру в Есуания, я клянусь тебе… Я бы себя не пожалел, лишь бы только они меня услышали.

— Что ж, — обрадовано, отметил Святозар. — Значит, ты на самом деле любишь этот народ, и в твоем сердце нет к нему ненависти. Риолий сызнова задумался над словами наследника, потер ивовой веточкой бровь, и, глянув на Святозара своим обжигающим взглядом, негромко пояснил:

— Иногда, я их так сильно люблю, мне их так жалко, всех этих глупых дурней… Но иногда на меня накатывает такая злоба. Нет, не злоба, такой гнев. Мне так становится противно, что я живу рядом, с такими глупцами, которые не видят или не хотят видеть, что твориться кругом. Они не хотят видеть, как их обманывает и обкрадывает знать, как их унижают и уничтожают жрецы, как бьют и плюют на них воины.

Посмотри на меня, Святозар, я, мальчик, но я все это вижу… Я все это чувствую и замечаю, а они, все эти взрослые люди, живущие рядом со мной, они этого не видят, или не хотят видеть… У них, что нет души, которая может страдать, возмущаться, гневаться и бороться?

Наверно так и есть, наверно я прав, у них, у неллов нет души, у них лишь одна плоть и мясо…

— Нет, Риолий, — покачал головой Святозар. — У них там есть душа, только она жалкая, трусливая, слабая душа яремников Есуания. Душа, которая погрязла во лжи, лени и собственном бессилии. Душа, которой лень открыть глаза, оглядеться кругом, посмотреть, что происходит возле него, не только рядом с ним, в его семье, доме, деревне, городе, но и вообще… Вообще, что происходит в стране, в жизни его и его народа, в вере его и его народа. Поэтому они и молчат, затыкают уши, выкатывают вперед глаза и через такие неестественно выпученные очи смотрят на все, и вроде бы наблюдают, а на самом деле, сквозь такой туман и ничего не видят. Но ты, Риолий. — Наследник на миг затих, глянул на отрока, призывая своим взглядом его к вниманию и громким голосом, добавил, — ты, Риолий, другой! И поэтому если ты хочешь вести с этим Есуанием, с этой лживой, выдуманной верой бой… то не должен пускать в свою душу ненависть и злобу. Твой стяг горит ярким желто-красным цветом, твой стяг— стяг Бога Семаргла, огненный вихрь, очищающий от всякой скверны, твой путь— путь Прави, света и добра! Ты, должен любить свой народ, даже такой униженный, глупый, несчастный… любить и жалеть и лишь тогда, Риолий, ты сможешь ему помочь. Святозар опять замолчал, тяжело перевел дух, и, сломав пару толстых сучковатых веток, подкинул их в костер, да более спокойным, тихим голосом поведал мальчику про жизнь великих народов Бога Семаргла: руахов, приолов и гавров. Об их предательстве Богов и веры, гибели руахов от снадобья долголетия, о гибели гавров, и о том, как приолы вначале приняли двойное название народа и имен, затем поменяли веру, выдумав господа Есуания, а после и вовсе утеряли свое истинное название приолов. Риолий слушал Святозара весьма внимательно. Он положил нож и свою уже почти готовую дудочку на суму, и, приоткрыв рот, внимал и впитывал каждое слово наследника. И теперь перед яркими голубыми глазами отрока точно вырисовывался другой мир его народа, великого, славного, светлого на протяжении многих веков, который постепенно забывав своих Богов, истинную веру и традиции превратился в безумное стадо баранов, безропотно, двигающееся к краю бездны, с каждым шагом приближая собственную смерть.