Сыщик
Шрифт:
«Мишень слева», – отдал он приказ искину корабля.
Увидел, как на голограмме сужается алое кольцо вокруг белого блюдца, и вдавил кнопку. Белая вспышка. Обзорный экран автоматически поблек, защищая глаза пилота. Что, не ожидали? Марк рассмеялся. Это было безумием – сражаться сразу с тремя истребителями. Три заряда на три корабля. Но ведь его и называли порой безумным…
– Луций, где ты, Орк тебя задери! На помощь! – выкрикнул он.
Откуда-то издалека, сквозь помехи и хрипы отозвался голос:
– Иду.
Марк
Марк вскочил, прошел в тесную кабинку душа, включил воду. Индикатор замер почти на нуле – юноша расходовал воду, не скупясь. Ну и дьябль с ней, с водой! Марк запрокинул голову, подставил лицо под прохладные струи. Вода затекала за протектор, капли щекотали кожу. Неужели каждый день ему будут сниться подобные сны? Что это – плата за свободу? Не слишком ли она велика? Сначала убийство Друза, потом этот неравный бой. Что еще вывернет услужливая память?
Марк вернулся в каюту. В кресле, положив на софу еще не зажившую ногу, сидел Флакк. На нем была форма трибуна космических легионеров. Красный мундир с золотым шитьем, парадный броненагрудник отсвечивал призрачным лунным блеском. Золотой орел с хищно выгнутым клювом на груди казался живым.
– Мне нужно поговорить с тобой, Марк.
– Вообще-то я не завтракал.
– Завтракай. Я тоже с удовольствием выпью кофе.
Марк достал из шкафчика упаковку со стандартным пайком и дважды нажал на пищевом комбайне кнопку. Одно название, что комбайн. Все, что он умеет делать, – это баночки с горячим и жиденьким кофе и клейкие сдобные булочки. Впрочем, не рабу с усадьбы Фейра привередничать. Только откуда Марк знает, как питаются рабы?
– Итак? – спросил он, отхлебывая кофе. Подумал: «Сейчас речь пойдет о моей карьере сыщика».
– Прежде всего: что ты сказал Корнелию?
– О чем?
– О своих снах, конечно. Ведь он спрашивал тебя, что тебе снилось, после того как сняли ошейник, не так ли?
– Мои сны – только мои, – пробормотал Марк.
– Великолепно. Надо полагать, именно так ты и ответил наварху?
– Именно так. Корнелий пришел в ярость.
– Не сомневаюсь. Так что ты ему рассказал?
– Отец сжег все улики по делу наварха.
– Что еще?
– Клянусь, ничего.
– Чем… или кем ты можешь поклясться, Марк?
– Не знаю… На Колеснице мы клялись… нет, я решил забыть все, что было на Колеснице. Я не знаю, чем мне теперь клясться, Флакк.
– Клянись памятью рода Валериев Корвинов, это теперь самая большая ценность, какая у тебя есть.
– Клянусь памятью нашего рода… Он ничего не узнал. Хотя и клялся, что был другом моего отца. Вранье…
– На Лации говорят: «Врать патрицию бесполезно». Наварх, видимо, считал, что тебя нетрудно обмануть. Я хочу тебе кое-что объяснить, Марк.
На голографическом экране мелькали
– Как ты уже догадался, патриции Лация обладают генетической памятью. Она передается ребенку, даже если только один из родителей принадлежит к патрицианскому роду. Эта наша особенность и одновременно проклятие, жернов на шее. Если отец командовал космическим кораблем, то сыну дорога только в космос. Потому что, выбери он другую профессию, все его преимущества обратятся в дым, он будет соревноваться с плебеями, не имея ни их цепкости, ни их сноровки.
– Патриции… почему нас называют патрициями? И кто тогда плебеи?
– Мы так себя назвали. Потомки первых колонистов Лация, получившие в наследство от отцов и матерей генетическую память. Кто-то из отцов-основателей грезил римской историей. Патриции – это избранные, помнящие все от начала времен… То есть от начала времен колонизации. Плебеи – все остальные. Ты будешь смеяться, но каждый гражданин Лация обязан иметь тогу. Он надевает ее по праздникам. Каждая колония хочет быть в чем-то неповторимой. Мы выбираем себе прошлое, а будущее наступает само собой. Жители Лация воображают себя римлянами. На Колеснице царит французский дух. Древний Египет ожил на Александрии.
– А на Неронии?
– Нерония… – Флакк нахмурился. – Нерония – типичный космополит. Там царит дух гедонизма. Быть может, чтобы позлить наших республиканцев, они назвали свою планету «Нерония». Но поверь, название – единственное, что связывает их с Нероном.
– Я… то есть мой отец… он бывал когда-то на Неронии, – сказал Марк.
– Тебе уже снился сон об этом?
– Нет… Пока нет. Но я знаю. – Марк жевал какую-то серую галету и не чувствовал вкуса. Ему вдруг невыносимо захотелось маисоли со специями, жаренной на огне.
– Можно вспоминать и наяву. Если сосредоточиться. Но тут нужен определенный навык. И потом – наяву нет таких ярких видений, как во сне, – объяснял тем временем Флакк.
– Скажу честно: я совсем не гонюсь за остротой ощущений.
– Итак, как ты понял, род Валериев Корвинов всегда занимался расследованием особо важных дел… Все тайны Лация сосредоточены вот здесь. – Флакк коснулся лба Марка. – Вскоре ты вспомнишь немало такого, от чего у тебя волосы встанут дыбом. Ты будешь знать все или почти все о громких преступлениях Лация.
– И я буду заниматься… расследованиями?
– Именно. Но преступлениями в высших сферах, а не обычными бытовыми убийствами.
Марк отложил недоеденную галету. Аппетит пропал. Начисто.
– Извини, но это какой-то бред… Ты увозишь меня с планеты и говоришь, что я суперсыщик. Привозишь на линкор. Здесь на меня накидывается спятивший от злости наварх…
– Почему «спятивший от злости»? Он всего лишь хотел знать, что известно тебе о его деле.
«Ему ничего не угрожало…» – чуть не ляпнул Марк. Но вовремя прикусил язык. О находках отца на Психее и о том, что следователь эти находки до времени скрыл, похоже, не знал никто. Наварх как-то пронюхал, правда…