Сююмбика

В белёсом небе, выгоревшем от яркого солнца, парил бурый коршун. Его расправленные крылья с длинными маховыми

перьями чётко выделялись на небесном просторе. Птица неторопливо поворачивала маленькую голову, нацеливая изогнутый клюв на пересечённую холмами степь. Зоркий взгляд выхватывал отдельными картинками и юркого тушканчика, торчавшего столбиком среди иссыхающих трав, и белевший костьми остов давно павшего верблюда, и одинокую всадницу на лошади. Но внимание крылатого хищника привлёк не мелкий грызун, не пустые кости, а серая утка, которая вышагивала следом за лошадиными копытами. Утка хромала и казалась лёгкой добычей, коршуна беспокоило лишь присутствие человека, но голод подталкивал вперёд. Он опустился ниже, круг сузился, крылья рассекали воздух с едва слышным шелестом.

Всадница – такая же приземистая и неказистая, как и её кобыла с длинной, спутанной гривой, – вскинула голову. Полёт хищной птицы завораживал, и кочевница залюбовалась извечной степной картиной. Что виделось ей в этом коршуне: свобода, которой она не знала с рождения, или нечто иное, сокрытое в тайных думах? Может, она предвидела скорый пир хищника, когда сомкнутся когти на трепещущейся жертве, и крепкий клюв начнёт рвать её на куски, пока не останется один скелет с обрывками перьев или шкуры, – и завершится чей-то круг бытия. Такое неизбежно случается не только с немощными животными, но и с огромными империями. Некогда могущественные и прекрасные, не превращаются ли они, разодранные на части победителем, в останки прежнего величия? Едва ли простая жительница степи могла предвидеть падение великого государства, соединив в незатейливых мыслях охоту бурой птицы и будущее своей маленькой госпожи. А ведь в этот жаркий день в Ногайской степи ожидалось событие, яркой нитью вплетавшееся в последние десятилетия существования Казанского ханства.

Женщина продолжала наблюдать за коршуном, солнце било в смуглое лицо, слезились глаза, не спасала и ладонь, приставленная ко лбу. Кочевница вздохнула, опуская голову, обтёрла рукавом выступившие слёзы, ладони привычно оправили поношенное покрывало, одёрнули суконный камзол. Она вновь оглядела пустынную, томящуюся под полуденным солнцем степь, на её круглом лице отражалось недоумение, даже редкие брови приподнялись вопросительно. Казалось, женщина что-то искала и никак не могла найти среди привычных, поросших травой холмов.

– Где же скрывается эта девчонка, скажи-ка, Хромоножка? – проворчала она, оборачиваясь к следовавшей за ней утке.

Та крякнула в ответ, с готовностью заковыляла вперёд, словно указывая дорогу. Утка и не замечала опасности, нависшей над ней, жизнь под человеческой защитой давно притупила природные инстинкты, и за чёрной тенью над головой она не следила. А коршун, наконец, решился и, нацелившись на серую калеку, камнем полетел вниз. Только не пришёл ещё последний час хромоногой утки, стремительная стрела со свистом рассекла воздух и впилась в бок хищника, издавшего страшный клёкот. В один миг ловкая красивая птица превратилась в кроваво-бурый ком, неловко свалившийся на землю. В горячке коршун ещё приподнялся, поволокся по траве, подминая под себя крылья и ломая собственные перья, но это были последние предсмертные усилия. Недолго останки будут сотрясать конвульсии, жизнь быстро затихнет в недавно сильном и здоровом теле, а вот старая хромая утка, которой коршун нёс гибель, продолжит существовать в мире, где только Всевышний знает, чей путь приблизился к концу.

Кочевница испугалась за свою любимицу, схватила Хромоножку и, ворча, сунула её в седельную сумку.

– Сиди здесь, непутёвая, и к чему было увязываться за мной? Не сиделось тебе в стойбище, гулёна!

Лишь пристроив недовольную крякву, женщина обернулась к черноглазой девушке на белоснежном скакуне, чья стрела и сразила хищника. Эту всадницу она искала не один час и потому, позабыв поблагодарить за спасение утки, напустилась на малику [1] с тревожными упрёками:

– Сююмбика, госпожа моя, где вы пропадали?! Я ищу вас всё утро.

Девушка откинула голову и по-детски звонко рассмеялась:

– О няня, говоришь, искала меня, а сама глаз не отрывала от неба, может быть, решила, что я птица и там летаю? А я, смотри, спасла твою любимицу, ещё немного, и от Хромоножки остались бы одни перья!

Озорной смех так и летел, переливаясь, по степной равнине, и было в нём столько живости, что озабоченное лицо няньки разгладилось на мгновенье, но вновь нахмурилось. Теперь ей не понравился вид юной госпожи: ну что это за одежды мужского кроя, а чёрные тугие косы спрятаны под большой шапкой, и сияющее улыбкой лицо загорело под ярким степным солнцем. Невольница покачала головой:

– Взгляните на себя, вы целый день скачете на коне, забыли про еду и сон. С тех пор как мы покинули Сарайчик [2] , я совсем извелась. Там вы были под присмотром высокочтимой бики [3] , а в стойбище за всё отвечаю я – бедная рабыня. Не допусти, Аллах, что случится, в степи всякое бывает! Даже ваш отец – великий беклярибек [4] Юсуф – да продлит Всевышний его годы, никогда не отправляется на прогулки без охраны.

– Ай, Оянэ, – перебила речь старшей прислужницы Сююмбика, – ты искала меня только для того, чтобы читать нравоучения? Я устала от напыщенных речей Райхи-бики, а теперь и ты?

– Хорошо, госпожа, – вздохнув, согласилась нянька, – слова больше не произнесу. Но ваш отец, досточтимый беклярибек Юсуф, приказал немедленно найти вас. Прибыли важные вести.

– Важные вести? А что мне до дел улуса? Или готовится облавная охота?!

– Не об охоте речь, вести касаются лично вас, малика, – промолвила Оянэ.

При последних словах слёзы навернулись на глаза бедной женщины, и она упрятала лицо в широкий рукав кулмэка [5] . Юная госпожа озадаченно смотрела на прислужницу. Видеть Оянэ в слезах ей приходилось нечасто, а оттого тревога тронула беззаботное прежде сердце.

– Ты что-то знаешь? Что случилось, Оянэ? – Сююмбика потянула женщину за рукав, приглашая её присесть на выгоревшую и истоптанную бесчисленными табунами траву. Сама устроилась напротив.

– Рассказывай! – бросила она требовательно.

– Наш великий беклярибек не давал указаний, да и смею ли я… – нерешительно забормотала Оянэ.

– Ну, ведь ты что-то знаешь! Откуда? Или за это утро, пока меня не было, в улусе всё перевернулось вверх дном?!. Ну же, Оянэ, – уже мягче, с лисьими нотками в голосе протянула Сююмбика. Она взяла коричневую огрубевшую руку женщины в свои ладони. – Ты до этого дня никогда и ничего не скрывала от меня. Что же ты узнала? Рассказывай!

– Воля ваша, госпожа, – решилась, наконец, нянька, – расскажу всё, как было. Сегодня утром ваш отец вызвал меня. Я поспешила к нему, но у повелителя находился гонец, и я решила переждать. У меня и в мыслях не было подслушивать, уж поверьте, малика, клянусь Аллахом!