Т. 11 Угроза с Земли
Шрифт:
Я тихо присвистнул, когда до меня дошло все значение его слов.
Я присоединился к Каббале под влиянием момента. Правда, в тот момент мне было не до долгих рассуждений. Нельзя сказать, что я порвал с церковью в результате трезвого раздумья. Конечно, я понимал, что присоединиться к подполью значило порвать все старые связи, но тогда я об этом не задумывался. А что значило для меня навсегда отказаться от офицерского мундира? Я гордился им, я любил идти по улице, заходить в кафе, магазины и сознавать, что все глаза обращены на меня.
Наконец я выбросил эти мысли из головы. Руки мои оперлись уже на плуг, и лемех вонзился в землю. Пути назад не было. Я выбрал себе дорогу и останусь на ней, пока мы не победим
Зеб смотрел на меня испытующе:
— Не понравилось?
— Ничего. Я привыкаю. Просто события разворачиваются слишком быстро.
— Понимаю. Нам придется забыть о пенсии, и теперь неважно, какими по счету мы были в Вест-Пойнте [61] .
61
Американцы в учебных заведениях делят не по широким градациям (как у нас — школьная золотая и серебряная медаль, институтский «красный диплом»), а индивидуально, определяя место каждого в рамках группы, курса, выпуска; так, Хайнлайн закончил Военно-Морскую академию в Аннаполисе двадцатым из выпуска в двести сорок три человека.
Он снял с пальца кольцо училища, подкинул его в воздух, а потом сунул в карман.
— Надо работать, дружище. Ты, кстати, обнаружишь, что здесь тоже есть военные подразделения. И совсем настоящие. Что касается меня, то мне эта фанаберия надоела, и я рад бы никогда больше не слышать: «Стройся! Равнение на середину!» Но все равно мы будем работать там, где нужно, главное — борьба.
Питер Ван Эйк пришел навестить меня дня через два. Он присел на краешек кровати, сложил руки на брюшке и посмотрел на меня:
— Тебе лучше, сынок?
— Я мог бы подняться, но доктор не разрешает.
— Хорошо, а то у нас людей не хватает. И чем меньше образованный офицер пролежит в госпитале, тем лучше, — он помолчал, пожевал губами и добавил: — Но, сынок, я и ума не приложу, что с тобой делать.
— Как так?
— Честно говоря, тебя с самого начала не следовало принимать в организацию: мы не имеем права вмешиваться в сердечные дела. Такие дела нарушают привычные связи и могут привести к скоропалительным и неверным решениям. А уж после того как мы тебя приняли, нам пришлось впутаться в такие авантюры, которых, строго говоря, и быть не должно.
Я ничёго не ответил. Нечего было отвечать: капитан был прав. Я почувствовал, что краснею.
— Не вспыхивай, как девушка, — сказал капитан. — Ведь с точки зрения боевого духа нам полезно иногда нападать самим. Но главная проблема — что делать с тобой. Парень ты здоровый, держал себя неплохо, но понимаешь ли ты в самом деле, что мы боремся за свободу и человеческое достоинство? Понимаешь ли вообще, что значат эти слова?
Я ответил, почти не колеблясь:
— Может быть, я и не первый умник, и, право, мне никогда не приходилось размышлять о политике, но я твердо знаю, на чьей я стороне.
Он кивнул головой:
— Этого достаточно. Мы не можем ожидать, что каждый из нас станет Томом Пейном [62] .
— Кем?
— Томасом Пейном. Но ты о нем никогда не слышал, конечно. Когда будет свободное время, почитай о нем, у нас есть библиотека. Очень помогает. Теперь о тебе. Конечно, нетрудно посадить тебя за стол. Твой друг Зеб проводит за ним по шестнадцать часов в день, приводя в порядок наши бумажные дела. Но мне не хочется, чтобы оба вы занимались канцелярщиной. Скажи, что было твоим любимым предметом, твоей специальностью?
62
Томас Пейн (1737–1809) — особо колоритная фигура в истории Соединенных Штатов и Войны за независимость. Просветитель, философ, публицист, англичанин Томас Пейн вместе с французом маркизом де
— Я еще не специализировался.
— Знаю. Но к чему у тебя были склонности? К прикладным чудесам, к массовой психологии?
— У меня неплохо шли чудеса, но боюсь, что для психодинамики у меня не хватало мозгов. Я любил баллистику.
— К сожалению, у нас нет артиллерии. Мне нужен специалист по пропаганде, но ты не подойдешь.
— Зеб был в нашем выпуске первым по психологии толпы. Начальник училища уговаривал его перевестись в духовную академию.
— Я знаю об этом, и мы постараемся использовать Зеба, но не здесь и не сейчас. Он слишком увлекся сестрой Магдалиной, а я не люблю, когда возлюбленные работают вместе. Влияя друг на друга, партнеры могут исказить объективную картину. Теперь о вас. Как вы думаете, а не получился бы из вас убийца?
Он задал этот вопрос серьезно, но как-то походя. Я с трудом поверил собственным ушам. Меня всегда учили — и я принимал это за аксиому, что убийство — один из страшных грехов, подобный кровосмешению или клятвопреступлению… Я еле заставил себя произнести:
— А братья прибегают… к убийству?
— А почему нет? — Ван Эйк не спускал с меня взгляда. — Интересно, если тебе представится возможность, ты убьешь Великого Инквизитора?
— Разумеется! Но при условии, если это будет честный поединок.
— И ты думаешь, что они когда-нибудь дадут тебе шанс на честный поединок? А теперь давай вернемся в тот день, когда инквизитор арестовал сестру Юдифь. Представь себе, что у тебя была бы единственная возможность выручить ее — убить инквизитора ножом в спину. Что бы ты сделал?
Я ответил не колеблясь:
— Я бы его убил!
— И тебе было бы стыдно, ты бы раскаивался?
— Никогда!
— Видишь, как ты заговорил! А ведь Великий Инквизитор не одинок. Есть субъекты и похуже его. Запомни: человек, который жрет мясо, не имеет морального права презирать мясника. Каждый епископ, каждый министр, любой человек, которому выгодна тирания, вплоть до самого Пророка — прямой соучастник всех преступлений, которые совершает инквизиция. Человек, который покрывает грех, потому что это ему выгодно, такой же грешник, как тот, кто этот грех совершил первым. Осознаешь ли ты эту связь?
Может показаться странным, но я все это понял сразу. В конце концов последние слова мастера не противоречили тому, что говорилось в Писании.
Мастер Питер продолжал:
— Но учти — мы не приемлем возмездия. Возмездие — прерогатива Господа. Я никогда не пошлю тебя убить инквизитора, ибо этим ты возьмешь на себя право творить возмездие. Мы не соблазняем человека грехом как приманкой. Но мы ведем войну. Она уже началась. В этой войне мы проводим различного рода операции. Например, мы знаем, что ликвидация вражеского командира в бою важней, чем разгром целого полка. Так что мы можем отыскать ключевого человека и убрать его. В одной епархии епископ может быть именно такого рода командиром. В соседней он просто марионетка, которую поддерживает система. Мы убьем первого, но поможем второму сохранить свое место. Мы должны лишить их лучших мозгов. Поэтому я спрашиваю, — тут он склонился совсем близко ко мне. — Хочешь ли ты быть одним из тех, кто охотится за их командирами? Эти операции для нас крайне важны.